Павел Северский (Сиверский). «Сердцем веруется в правду»

М итрополит Вениамин (в миру Иван Афанасьевич Федченков) родился 2 сентября (ст. ст.) 1880 года в селе Ильинка (Вяжли) Кирсановского уезда Тамбовской губернии.

Отец Владыки - Афанасий Иванович - был крепостным крестьянином И. И. Баратынского, затем служил там же конторщиком.

Семья жила трудно, в поте лица зарабатывая хлеб насущный. Но благодаря постоянному труду и самоограничению, родители сумели дать детям хорошее образование.

Трое детей (два сына и дочь) получили высшее образование, а еще трое (сын и две дочери) - среднее, что по тем временам тоже можно считать жизненной удачей. О том, чтобы дети выучились и "вышли в люди", особенно заботилась мать - Наталья Николаевна, принадлежавшая по рождению к духовному сословию. Она была дочерью диакона из села Оржевского Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Она же оказала определяющее влияние на формирование духовно-нравственного облика детей. Трое из них "пошли по духовной дороге". Александр - один из братьев владыки - стал священником и служил в селе Доброе Лебижинского уезда Тамбовской губернии, а другой его брат - Сергей - окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию.

Мать "понедельничала" за детей - соблюдала пост по понедельникам, наряду с обычными постными днями - средой и пятницей. Всю свою долгую жизнь помнил владыка о том, как его родители, искавшие в то время средства к существованию, отказались от торговли вином, так как это доходное и выгодное в материальном отношении дело было тягостным для их христианской совести. И сделали они это по просьбе сына Ванюши - будущего святителя.

В детстве Ваня часто болел. По причине слабого здоровья его даже крестили в самый день от рождения. В возрасте полутора лет он опасно заболел воспалением легких, и мать дала обет Богу: в случае, если сын останется жив, сходить с ним вместе на поклонение мощам святителя Митрофана Воронежского. Младенец выздоровел, и мать отправилась вместе с ним в путь. О том, что произошло дальше, владыка узнал через много лет от своей сестры."Мать стояла в храме св. Митрофана. Мимо нее проходил какой-то сторож-монах. Я, младенец, вертелся (а может быть, и чинно стоял) возле матери. Он, должно быть, благословил нас, а обо мне сказал: "Он будет святитель!" И мать мне никогда об этом не говорила".

Начальное образование будущий митрополит получил в земской школе в селе Сергиевка того же Кирсановского уезда, затем два года проучился в Кирсановском уездном училище (1891-1893), после чего последовательно окончил духовное училище в Тамбове и Тамбовскую Духовную Семинарию (учился соответственно в 1893-1897 и в 1897-1903 годах). От Тамбовской семинарии Иван Федченков был направлен для поступления в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, в которой проучился до 1907 года, окончив Академию с ученой степенью кандидата богословия.

В академии И. А. Федченков встретил духовного наставника архимандрита (впоследствии архиепископа Феофана (Быстрова,+1940), связь с которым сохранил и в дальнейшем, когда оба они, учитель и ученик, оказались в вынужденном изгнанничестве за пределами Отечества. А в те годы (1903-1907) архимандрит Феофан занимал должность инспектора Санкт-Петербургской Духовной Академии. Отец Феофан был организатором и душой неофициального "златоустовского кружка", где студенты под его руководством занимались изучением святоотеческих творений. Архимандрит Феофан был духовником и "аввой" Ивана Федченкова. Он же совершил его пострижение в монашество 26 ноября 1907 года, в канун празднования в честь иконы Божией Матери "Знамение".

3 декабря того же года монах Вениамин, нареченный при постриге в честь святого мученика диакона Вениамина (память 12 октября и 31 марта), был рукоположен ректором академии епископом Ямбургским Сергием (Тихомировым, +1940) во иеродиакона, а 10 декабря в Троицком соборе Александро-Невской Лавры состоялось его рукоположение в сан иеромонаха. Хиротонию совершил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский, +1912).

Будучи студентом первого курса, будущий митрополит Вениамин тяжело заболел и попал в больницу, где по совету архимандрита Феофана стал прилежно читать аскетические творения святых отцов (аввы Дорофея, преподобных Варсонофия и Иоанна, преподобного Иоанна Лествичника и преподобного Макария Великого), которых до этого времени не знал или читал поверхностно. "Чтение этих аскетических творений, - писал впоследствии митрополит Вениамин,- так сильно подействовало на меня, что очень скоро я почувствовал влечение к иночеству, никому о том не говоря… И постепенно стало нарастать стремление к Богу. Начал сознавать недостаточность прочих идеалов, хотя бы и хороших, вроде служения ближним; и во всяком случае мне стало совершенно понятно, что человека ничто не может удовлетворить, кроме любви к Богу" .

Летом 1905 года Иван вместе с двумя сокурсниками побывал на Валааме, где студенты, знакомившиеся с жизнью "Северного Афона", посетили насельника Иоанно-Предтеченского скита схимонаха Никиту-старца, почитавшегося братией монастыря и приезжими богомольцами. Подвижник долго беседовал с юношей, пророчески назвал его "владыкой" и благословил вступить на иноческий путь. Другой подвижник - старец Гефсиманского скита при Троице-Сергиевой Лавре иеромонах Исидор (Козин, +1908) - также предсказал будущему митрополиту его жизненную дорогу.

В академические годы в жизни И. А. Федченкова - иеромонаха Вениамина произошла еще одна знаменательная встреча. В ноябре 1904 года будущий святитель вместе с двумя товарищами по академии впервые побывал в Кронштадте у отца Иоанна. После своего рукоположения, иеромонах Вениамин вновь посетил Кронштадтского праведника и сослужил ему в Божественной литургии. Последний раз отец Вениамин был у батюшки за полгода до его кончины, последовавшей 20 декабря 1908 года.

В дальнейшем он на протяжении всей своей долгой жизни обращался к творениям святого праведного Иоанна Кронштадтского и хранил в сердце образ этого пламеного молитвенника. В условиях эмиграции (сам владыка называл свою жизнь за границей беженством, подчеркивая тем самым вынужденный характер отрыва от Родины) епископ Вениамин осеняет именем отца Иоанна просветительскую деятельность русских беженцев, сохранивших верность Московской Патриархии. При основанном им в Париже Трехсвятительском подворье действовали Православное издательство и Типография имени отца Иоанна Кронштадтского. В числе книг, выпущенных в свет этим издательством, была и его книга, составленная по творениям кронштадтского подвижника - "Небо на земле. Учение о. Иоанна Кронштадтского о Божественной литургии". В состав книги "Божьи люди" вошел очерк "Отец Иоанн" - небольшое по объему произведение, составленное владыкой в период его служения в Америке (1933-1948). Отцу Иоанну посвящен и труд митрополита Вениамина "Подвиг преподобничества". В 1950-х годах владыка завершил свое фундаментальное исследование "Отец Иоанн Кронштадтский".

Окончив в 1907 году Санкт-Петербургскую Духовную Академию, иеромонах Вениамин (Федченков) был оставлен при ней профессорским стипендиатом по кафедре Библейской Истории у профессора архимандрита Феофана (Быстрова). По окончании стипендиатского года был назначен личным секретарем архиепископа Финляндского и Выборгского Сергия (Страгородского, +1944).

В 1910-1911 годах отец Вениамин исполнял должность доцента Санкт-Петербургской Духовной академии по кафедре Пастырского богословия, Гомилетики и Аскетики.

В октябре 1911 года по желанию митрополита Антония (Вадковского) он был назначен инспектором Санкт-Петербургской Духовной Семинарии, но эту должность занимал недолго, около трех месяцев.

21 декабря 1911 года отец Вениамин получил назначение на должность ректора Таврической Духовной Семинарии, а 26 декабря в Выборге он был возведен архиепископом Сергием (Страгородским) в сан архимандрита. В конце лета (26 августа) 1913 года архимандрит Вениамин получил новое назначение, заняв пост ректора Тверской Духовной Семинарии.

Последние предреволюционные годы были чрезвычайно плодотворны для будущего владыки в духовном отношении. Свои летние отпуска он обыкновенно проводил в монастырях в беседах со старцами и подвижниками благочестия.Уроки, преподанные ему "живыми святыми" - людьми, всей жизнью своей осуществлявшими высочайший евангельский идеал, он пронес через всю жизнь и сделал их достоянием многих и многих людей.

Зосимова пустынь, скиты Троице-Сергиевой Лавры, прославленная Оптина - вот "маршруты" летних поездок ученого архимандрита. Он общался с преподобным Алексием Зосимовским (+1928), схиигуменом Германом (Гомзиным, +1923), преподобными старцами Оптиной пустыни. Особенно близкие духовные отношения связывали его с преподобным Нектарием Оптинским (+1928), к которому он неоднократно обращался за разрешением трудных вопросов.

"Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их" (Евр. 13, 7). Следуя этому завету святого апостола Павла, владыка Вениамин составил целую "галерею портретов" подвижников Русской Православной Церкви конца XIX - начала XХ века. Речь идет о его книге "Божьи люди", куда вошли рассказы и жития, повествующие о праведниках Земли Русской.

События февраля 1917 года застали архимандрита Вениамина в Твери. События эти, как видно из книги воспоминаний владыки Вениамина, далеко не бескровные, вызвали у него чувство сердечной скорби по поводу разгоравшегося братоубийства. Монархист по убеждениям, он тяжело переживал падение православной монархии, как патриот-государственник скорбел о военных поражениях России и о "параличе власти", который грозил привести страну к хаосу.

Октябрь 1917 года застал отца Вениамина уже в Москве. Дело в том, что летом 1917 года на Епархиальном съезде в Твери он был избран от церковнослужителей епархии членом Поместного Собора Православной Российской Церкви и принимал деятельное участие в его работе. Архимандрит Вениамин был сторонником восстановления патриаршества, участвовал в избрании на Патриарший престол святителя Тихона (+1925), которого глубоко чтил.

Еще осенью 1917 года он был избран постановлением корпорации Таврической Духовной Семинарии на должность ее ректора. В качестве представителя духовно-учебных заведений и заместителя епархиального архиерея, архимандрит Вениамин участвовал в работе Украинского Верховного собора в Киеве (с декабря 1917 по декабрь 1918 года), где ему пришлось вместе с митрополитом Платоном (Рождественским,+1934), другими иерархами, клириками и мирянами отстаивать единство церкви от посягательств украинских церковных "самостийников", группировавшихся вокруг т. н. "Верховной Рады", требовавшей немедленного разрыва с законной Высшей Церковной властью и действовавшей под лозунгом: "Прочь от Москвы!" Твердость, а порой и личное мужество, проявленное сторонниками законной канонической власти в Церкви, разрушило планы "самостийников". Печальным следствием деятельности Церковной Рады стал "липковский" или "самосвятский" раскол, с последователями которого владыке Вениамину приходилось сталкиваться в дальнейшем во время его служения в Америке.

По постановлению Священного Синода Украинской Автономной Церкви, действовавшего под председательством митрополита Платона (Рождественского) в Одессе архимандрит Вениамин (Федченков) 10 февраля 1919 года был хиротонисан во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии, и определен на должность настоятеля Херсонесского монастыря в Одессе. Хиротония состоялась в Покровском соборе Севастополя, ее возглавил архиепископ Димитрий (Абашидзе) в сослужении других иерархов. В то время Севастополь занимали Вооруженные Силы Юга России. Летом город заняли красные, и епископ Вениамин был арестован местной "чрезвычайкой", но под давлением паствы властям пришлось вскоре его освободить.

Весна 1920 года ознаменовалась для викария Таврической епархии вступлением в белое движение. По приглашению генерала П. Н. Врангеля он возглавил военное и морское духовенство Русской Армии, образованной в мае 1920 года из реорганизованных Вооруженных сил Юга России, эвакуировавшихся в Крым в январе-феврале 1920 года.

Как епископ Армии и Флота (таков был новый титул владыки) он координировал деятельность военных священников, выезжал на фронт, под его руководством осуществлялось издание газеты "Святая Русь". Большая работа проводилась епископом Вениамином по оказанию помощи клирикам-беженцам и членам их семей. У епископа Вениамина сложились достаточно близкие отношения с главнокомандующим Русской Армией, и Врангель пригласил его, как представителя Церкви, в образованный в Крыму Совет министров. Епископ Вениамин принимал участие в организации дней всенародного покаяния, в организации крестных ходов, прилагал усилия к тому, чтобы поднять духовно-нравственный уровень своей паствы, но очень скоро столкнулся с теплохладностью и даже безрелигиозностью многих белых вождей и воинов. Но ради той, пусть незначительной количественно, но бесконечно дорогой для него части белого воинства, воевавшей "за Бога и Родину", он прошел вместе с белыми до конца и оставил пределы России в ноябре 1920 года.

В Константинополе епископ Вениамин вошел в состав Высшего Церковного Управления за границей, а также стал членом образованного при генерале Врангеле Русского Совета.

Проживая в 1920-1921 годах в Болгарии, он, как епископ Армии и Флота, посещал храмы и приходы, учрежденные беженскими и воинскими организациями в Турции, Греции, Болгарии и Сербии. В этот же период владыка Вениамин возглавил комиссию по организации церковной жизни русского Зарубежья. Под его председательством в Константинополе прошел "епархиальный съезд", подготовивший Карловацкий Собор, состоявшийся в ноябре 1921 года под председательством митрополита Антония (Храповицкого,+1936). От имени Собора епископу Вениамину, как инициатору всезарубежного церковного форума, была выражена благодарность и возглашено многолетие.

Предпринимая усилия по организации самостоятельного церковного управления для русского Зарубежья владыка Вениамин, как и большинство русских беженцев в те дни, полагал, что пребывание за рубежом будет носить временный характер. Прежде всего он стремился к тому, чтобы зарубежная церковная власть действовала под омофором святителя Тихона, патриарха Всероссийского. Когда в Карловцы поступил Указ Святейшего Патриарха Тихона и соединенного присутствия Священного синода и Высшего Церковного совета об упразднении Карловацкого Всезаграничного Высшего церковного управления (№ 347 от 5 мая 1922 года), епископ Вениамин (единственный из состава ВЦУ) принял указ к исполнению и решил удалиться в монастырь "Петковица" (св. Параскевы) близ города Шабаца в Сербии, где собрал более 20 человек братии из числа русских беженцев. При этом до 1923 года он продолжал исполнять обязанности епископа Армии и Флота.

Осенью 1923 года по приглашению архиепископа Савватия (Врабец,+1953), находившегося в юрисдикции Константинопольского Патриарха, епископ Вениамин стал его викарием в Карпатской Руси, входившей в то время в состав Чехословакии. За восемь месяцев своей деятельности там владыка Вениамин присоединил к Православию 21 униатский приход, но в мае 1924 года под давлением правительства Югославии власти Чехословакии выслали епископа Вениамина из страны. Это было связано с тем, что на территории Чехословакии действовали православные приходы Сербской юрисдикции, возглавлявшиеся епископом Гораздом (Павликом,+1942), и деятельность епископа Вениамина могла привести к осложнениям в отношениях между странами.

Летом 1924 года епископ Вениамин жил в "Петковице", но монастырем не управлял, посвятив себя монашескому деланию и работе над богословскими сочинениями, а осенью того же года он стал законоучителем Донского Кадетского корпуса в г. Билеча.

Летом 1925 года епископ Вениамин был приглашен митрополитом Евлогием (Георгиевским,+1946) в Париж в качестве инспектора и преподавателя Православного Богословского Института имени преподобного Сергия.

В 1926 году епископ Вениамин принял от митрополита Антония (Храповицкого) назначение на должность начальника Богословско-пастырских курсов и законоучителя Русского Кадетского Корпуса, а также настоятеля русского прихода в городе Бела Церква на северо-востоке Югославии, но летом 1927 года снова удалился в "Петковицу". Здесь его застала известная "Декларация" митрополита Сергия (Страгородского) (Послание Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного при нем Патриаршего Священного Синода об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти от 29 июля 1927 года). В решении непростого для нас вопроса о принятии или отказе от "Декларации", владыка руководствовался не только соображениями церковной пользы, он стремился разрешить этот вопрос духовно, совершая "сорокоуст" служения Божественной литургии, обращаясь за советом и благословением к насельникам Святой Горы Афон схиархимандриту Кирику - духовнику Пантелеимонова монастыря, и архимандриту Мисаилу (Сопегину). Служение "сорокоустов" в трудные моменты жизни - неотъемлемая черта духовного облика владыки Вениамина. Оставленные владыкой записи его переживаний во время "сорокоустов" чрезвычайно полезны и поучительны для православных христиан, особенно для клириков.

Присоединившись к "Декларации", епископ Вениамин одновременно передал через митрополита Евлогия прошение об увольнении на покой и, получив из Москвы соответствующий указ, удалился в пустынный скит св. Саввы Сербского, где жил вдвоем с сербским монахом-подвижником. Этот скит находился близ знаменитого сербского монастыря "Студеница". В скиту владыка подвизался в 1927-1928 годах, а в 1929 году по благословению епископа Шабацкого Михаила (+1933) принял настоятельство в "Петковице", но уже осенью того же года был вызван в Париж митрополитом Евлогием и вновь занял прежний пост инспектора и преподавателя Сергиевского богословского Института. В 1930 году после разрыва митрополита Евлогия (Георгиевского) с Московской патриархией и его ухода в Константинопольскую юрисдикцию, владыка Вениамин, сохранивший верность Матери Церкви, должен был оставить институт, а вместе с тем и утратить то, чем дорожил каждый русский изгнанник на чужбине - кров над головой и скромные средства к существованию.

По инициативе епископа Вениамина, вокруг которого собралась небольшая, но очень сплоченная группа прихожан, в Париже было организовано Патриаршее подворье с храмом во имя Святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста - Трехсвятительское подворье. Посвящение главного престола владыка Вениамин объяснял своей надеждой на то, что "как три партии православных христиан, оспаривавшие каждая преимущество своего главы - Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого, в конце концов соединились вместе, воздав одинаковую честь святителям (30 января), так молитвами этих святителей и нынешнее заграничное разделение, имеющее в отколах от матери церкви чисто земные цели, оставит греховные начала и воссоединится с Единою патриаршею нашею церковью".

В годы второй мировой войны, когда владыка Вениамин уже находился в Америке, клирики и прихожане подворья оказывали помощь советским военнопленным и укрывали их от оккупантов; многие участвовали в Движении Сопротивления.

В мае 1933 года владыка Вениамин выехал в Америку, где он должен был прочитать цикл лекций о Русской Православной церкви. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский), разрешивший эту поездку, дал владыке поручение выяснить позицию митрополита Платона (Рождественского) по отношению к Московской Патриархии. Митрополит Платон, самочинно провозгласивший свой Митрополичий округ автономным, от контактов с владыкой Вениамином уклонился, и тогда вступило в действие имевшее первоначально условный характер распоряжение митрополита Сергия о назначении владыки Вениамина управляющим епархией в звании архиепископа и временного экзарха Северо-Американской епархии. Вскоре последовал и соответствующий указ за № 319 от 27 марта 1933 года. Митрополит Платон этому распоряжению не подчинился и был смещен за учинение раскола и провозглашение автономии. Тогда определением Временного Патриаршего синода от 22 ноября 1933 года владыка Вениамин был назначен архиепископом Алеутским и Северо-Американским с оставлением экзархом Московской Патриархии в Америке.

Но при этом архиепископ Вениамин оказался в крайне тяжелом положении. С одной стороны он осознавал себя представителем законной канонической власти, но с другой стороны - он был экзархом без экзархата, архипастырем без паствы. У митрополита Платона и продолжателя его линии митрополита Феофила (Пашковского,+1950) были свои, пусть и не обоснованные канонически, но весьма веские причины, которые и определяли его деятельность. Эти причины были связаны как со спецификой церковной жизни в Америке того времени, так и с настроениями паствы. Их поддерживало подавляющее большинство клира и мирян, и владыке Вениамину пришлось положить немало сил, чтобы приобрести тот высокий авторитет, которым он обладал к концу своего служения в Америке. А в первое время ему приходилось спать на полу, подметать улицы, терпеть оскорбления за верность матери церкви. Как-то после одного собрания для безопасности ему предложили выйти через запасной выход. Но владыка решил идти, как и входил, через главный вход. Кто-то бросил в него окурок, послышались оскорбительные выкрики раскольников. Но архиепископ Вениамин невозмутимо и мужественно сохранил свое достоинство.

Но при всех скорбях и лишениях, выпавших на долю его самого и его сотрудников, владыка неизменно благодарил Бога и молился за своих гонителей и всех, кто ему чем-либо "досаждал". Свидетельство тому - страницы его дневников и "сорокоустов". Они же свидетельствуют о том, как глубоко и сокрушенно переживал владыка любой конфликт с ближним, как умел просить прощение, как оберегал свой душевный мир, гармонию духа. Поношения владыка сносил с христианской кротостью и смирением.

Неутомимая работа по устроению церковных дел требовала от владыки колоссального напряжения душевных и физических сил. Он часто посещал американские и канадские приходы, совершал богослужения и проповедовал. После богослужений за трапезой любил вести духовные беседы. Он вообще был замечательным проповедником, и его проповеди надолго запоминались слушателям.

В годы Великой Отечественной войны митрополит Вениамин стал одним из вдохновителей мощного патриотического движения, охватившего все слои русской эмиграции. В это движение влились люди самых разных политических и религиозных взглядов, православные разных юрисдикций. Последнее во многом способствовало объединению православных людей в Америке, тенденции к которому наметились именно в военные годы.

22 июня 1941 года, в день начала войны, митрополит Вениамин произнес вдохновенную проповедь в церкви Серафимовского подворья Русской Патриаршей Церкви, в которой выразил свое твердое упование на то, что предстоящие тяжелые испытания попущены Промыслом Божиим "ко благу нашей Православной церкви и Родины", а затем отслужил первый молебен Всем святым Земли Русской о даровании победы православному народу русскому. В первый же день войны он заявил: "Все кончится добром!" И с этого дня владыка неустанно трудился на патриотическом поприще, соединяя свое церковное служение с общественным. Он выступал с лекци
ями в аудиториях, где производился сбор денежных средств в пользу России, выступал с речами на митингах в разных городах Америки. Особенное впечатление на присутствующих произвела его речь, произнесенная 2 июля 1941 года на грандиозном митинге в Нью-Йоркском Мэдисон-Сквер-Гарден. "Всякий знает,- сказал тогда владыка,- что момент наступил самый страшный и ответственный для всего мира. Можно и должно сказать, что от конца событий в России зависят судьбы мира... Вся Русь встала! Не продадим совесть и Родину!"

Митрополит Вениамин был председателем Медицинского Комитета помощи России, членом Национального Комитета Славянского Конгресса САСШ; членом Международного Комитета помощи России.

В декабре 1944 года митрополит Вениамин получил из Москвы приглашение прибыть на Поместный Собор и со своей стороны предпринял все усилия для того, чтобы в Москву были приглашены также представители митрополита Феофила (Пашковского). Пребывание делегации Митрополичьего округа в Москве привело в дальнейшем к примирению отколовшихся с Матерью Церковью. Правда, единение продлилось сравнительно недолго.

В начале 1945 года после 25 лет изгнанничества митрополит Вениамин вновь вступил на родную землю. Он участвовал в работе Поместного собора (31 января - 2 февраля 1945 года), в избрании и интронизации Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского,+1945), совершал богослужения в московских храмах, общался с церковным народом, с духовенством и иерархами. Главное впечатление, которое он увозил с собой в Америку - уверенность в том, что народ сохранил живую веру в Бога, несмотря на годы жесточайших гонений, и в значительной своей части остался верен Православной Церкви.

18 февраля 1948 года владыка окончательно возвратился на Родину и был назначен на Рижскую кафедру. "Радуйтесь, всегда радуйтесь, и в скорбях радуйтесь",- такими словами он приветствовал свою новую паству. Служение владыки в Латвии продолжалось сравнительно недолго, до марта 1951 года, но за это время он успел много сделать: добился от властей разрешения на издание бюллетеня Рижской епархии "Вести", на страницах которого помещались и его богословские статьи и проповеди, подготовить к открытию двухлетние пастырские курсы, устроить в Дубултах под Ригой скит (под видом архиерейской дачи) с храмом во имя святого равноапостольного князя Владимира.

Позже владыка был переведен на Ростовскую кафедру, где пробыл до конца 1955 года. В эти годы он особенно сблизился со святителем Лукой, архиепископом Симферопольским и Крымским (+1961) - знаменитым "святителем-хирургом", подвижником благочестия.

Указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I (Симанского) от 30 ноября 1955 года (№ 2030) митрополиту Вениамину (Федченкову) определено было быть митрополитом Саратовским и Балашовским. Новое назначение было связано с тем, что в Саратове в то время действовала Духовная Семинария, и поэтому там требовался архиерей с высшим богословским образованием и опытом педагогической деятельности.

К этому времени состояние здоровья владыки сильно ухудшилось, он перенес инсульт, часто болел, но в период новых гонений на Церковь, развернутых властями в конце 50-х годов, призывал свою паству к твердому стоянию за веру и Церковь.

В феврале 1958 года владыка ушел на покой и 27 февраля 1958 года поселился в Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре, где провел последние годы своей земной жизни.

Когда позволяло состояние здоровья, служил в монастырских храмах и проповедовал, приводил в порядок свое богатое духовно-литературное наследие . В эти последние годы он пережил самое тяжелое испытание - лишился дара речи.

4 октября, в день памяти святителя Димитрия Ростовского, владыка Вениамин почил о Господе и был погребен в пещерах монастыря. Место его погребения окружено почитанием братии и благочестивых паломников.

Саратовская епархия стала последним местом служения Владыки. Он был назначен на Саратовскую кафедру в конце 1955-го, а в 1958-м ушел на покой, поселился в Псково-Печерском монастыре и полностью отдался писательскому труду, привел в порядок разрозненные рукописи. Его наследие составило 18 тысяч машинописных страниц. Значительная его часть - воспоминания о тех, с кем довелось встретиться, о праведниках - не только священниках, монахах исключительных дарований и высокой жизни, но и о «маленьких праведниках» - людях самых простых. О ком бы ни писал Владыка, его воспоминания полны самой искренней любви: Господь наградил его редким даром видеть в людях самое хорошее и святое. Попробуем и мы рассказать о жизни Владыки Вениамина, прежде всего, на основании его собственных книг, того, что рассказал о себе и окружавших его людях этот человек Божий.

Незаметная самоотверженность

Будущий Владыка, в миру Иван Афанасьевич Федченков, родился 2(15) сентября 1880 года в Кирсановском уезде Тамбовской губернии. Не раз в своих книгах он возвращается к своему детству, к своим родителям: «Они достойны того, чтобы сын их благодарно вспомнил их. Потому ведь я и могу писать, что они с трудом дали шести детям, в частности мне, образование» .

Отец, Афанасий Иванович Федченков, родился крепостным. Затем многие годы служил конторщиком, управляющим имением у господ Боратынских, хотя быт его семьи почти ничем не отличался от обычного крестьянского быта. Мать, Наталья Николаевна, вела хозяйство. Их «рабочий день», как сейчас принято говорить, начинался в 3 часа утра и продолжался не менее 15-17 часов (он описан подробно в главе «Посвящается моим родителям» в книге «Записки архиерея»). Жизнь родителей Владыки - настоящий подвиг самоотвержения, но сами они вряд ли задумывались об этом...

Семья Федченковых дала своим детям не только образование, но и веру. Три брата - Иван, Сергей, Александр - закончили духовные школы. Владыка вспоминает, что мать всю жизнь «понедельничала» за детей - взяла на себя подвиг дополнительного поста для их благополучия и несла его незаметно для всех. Она рассказывала сыну, что он остался жить по милости Божией: «Когда мне было около года, я заболел воспалением легких. Надежды на выздоровление не было. Тогда мама дала обет сходить пешком поклониться мощам святителя Митрофания Воронежского. Я поправился. Мама обет свой исполнила» .

О том, что произошло в Воронеже, мать рассказала только перед смертью сестре Владыки, а та написала ему в письме: «Мать стояла в храме на коленях, а ты был около нее. В это время проходил мимо старец схимонах. Он взял тебя на руки, благословил и сказал маме: ?Мать! Это будет духовный светильник!?. Прости, что я написала тебе об этом. Но ты, по своему смирению, прими это с любовью и кротко!» .

Уроки на всю жизнь

Окончив в Тамбове духовное училище и семинарию, в 1903 году Иван Федченков стал студентом Санкт-Петербургской Духовной Академии. «Теперь, после потрясений революции, принято у многих хвалить прошлое. Да, было много прекрасного. Но вот беда: мы сами не хотели замечать его» ,- пишет Владыка Вениамин. Вспоминая годы учебы, он говорит о том духовном оскудении, которое было характерно для предреволюционной России и особенно остро ощущалось в духовных школах: «Нужно сознаться, что внешность религиозная у нас продолжала быть еще блестящей, но дух очень ослабел. И?духовные? сделались мирскими. <...> Лекциями интересовались очень мало: ходили лишь по 2-3 ?дежурных? для записи за профессорами и чтобы не было полной пустоты в аудиториях. Службы тоже посещали по желанию. <...> Совершенно не нужно думать, что духовные школы были питомниками отступников, безбожников, ренегатов. Таких были тоже единицы. И они опасались даже перед товарищами показывать свой атеизм, ибо все мы хорошо знали друг друга и не придавали никакой серьезной цены этим атеистам. Но гораздо опаснее был внутренний враг: религиозное равнодушие. Большинство из нас учились не для священства, а чтобы получить места преподавателей, иногда - чиновников, и лишь 10 процентов шли в пастырство, то есть на 50-60 человек курса каких-то 5-6 человек» .

В Петербурге духовником Ивана Федченкова стал инспектор Академии архимандрит Феофан (Быстров) , оказавший огромное влияние на всю его жизнь. Глубокая образованность, а главное - всецелая погруженность во внутреннюю, духовную жизнь, истинно иноческий облик отца инспектора привлекали к нему сердца студентов. Вокруг него постепенно образовался небольшой кружок: раз в неделю члены кружка (его назвали «Златоустовским») собирались для чтения святых отцов, обсуждали прочитанное, а затем, в заключение, говорил отец Феофан - и его суждения были так глубоки и интересны, что, как вспоминал Владыка, один из товарищей его потирал незаметно свои руки - от восхищения. «Он - как никто другой из современников - знал святоотеческую литературу... Особенно он любил, кажется, творения Епископа Игнатия (Брянчанинова). Это объясняется, вероятно, тем, что оба они искали основания для веры. Таким Епископ Игнатий нашел творения святых отцов, вследствие их единства; а это единство объяснял он Единым Духом Святым, воодушевлявшим их. Здесь - истина!» .

Видимо, под влиянием архимандрита Феофана Иван Федченков начинает серьезно задумываться не только о пастырстве, но и о монашестве. По совету духовника он посещает монастыри и современных ему подвижников: отца Иоанна Кронштадтского, схимонаха Никиту в Иоанно-Предтеченском скиту на Валааме, иеромонаха Исидора - старца Гефсиманского скита Троице-Сергиевой Лавры.

Рассказывая о «всероссийском светильнике» отце Иоанне Кронштадтском, будущий Владыка свидетельствует: общее религиозное охлаждение было таково, что ни профессора, ни студенты Академии, ни большая часть столичного духовенства нисколько им не интересовались. Только так называемый простой народ «тысячами и за тысячи верст и шел, и ехал, и плыл в Кронштадт»...

Потрясенный пламенной верой и служением отца Иоанна, будущий Владыка несколько раз приезжал к нему в студенческие годы, последний раз - уже будучи в сане иеромонаха, незадолго до кончины отца Иоанна, сослужил ему за Божественной литургией.

«...Я задал ему такой вопрос:

Батюшка! Скажите, откуда у вас такая горячая вера?

Вера? - переспросил он и на минуту задумался. Потом с твердой ясностью ответил: - Я жил в Церкви!

Эти слова о значении Церкви врезались в память мою на всю жизнь» .

Еще один жизненно важный урок - деятельного исполнения заповедей - в свои студенческие годы Иван Федченков получил от Гефсиманского старца Исидора (он был «сама любовь», «как солнце теплое»). Ответив на вопрос о будущем монашестве («Придет время, тебя все равно не удержишь»), отец Исидор поручил тогдашнему студенту-академику заботу о неком безруком инвалиде: «?Как-нибудь уже старайтесь, хлопочите... во спасение обоих...?. И еще одиннадцать лет пришлось мне?стараться?» . Безрукий-то обладал весьма непростым, как говорит Владыка,- отчаянным характером...

«Так мало-помалу раскрывался ответ о. Исидора о моем монашестве: я думал преимущественно о форме, а он - о духе; я полагал, что вот примешь постриг, наденешь иноческие одеяния, и будто главное уже сделано. <...> Человек, пробующий исполнять заповеди Божии, увидит сначала САМОГО СЕБЯ, свои немощи, свое несовершенство, грехи свои, развращенность воли своей, до самых тайников души. Вот что значит: заповедь Господня?просветит очи?» .

Иван Федченков принял иноческий постриг с именем Вениамин в честь святого мученика диакона Вениамина (память 12 октября и 31 марта), на последнем курсе Академии, 26 ноября 1907 года, в канун празднования в честь иконы Божией Матери «Знамение». Пострижение совершил архимандрит Феофан (Быстров). 3 декабря того же года монах Вениамин был рукоположен во иеродиакона, а 10 декабря в Троицком соборе Александро-Невской Лавры состоялось его рукоположение в сан иеромонаха.

После окончания Академии в 1907 году иеромонах Вениамин был оставлен профессорским стипендиатом на кафедре Библейской истории. В 1910-1911 годах он служил личным секретарем архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского) - будущего Патриарха. С 1911 года, уже будучи возведенным в сан архимандрита, занимал должность ректора Таврической семинарии, а с 1913 по 1917 год трудился на посту ректора семинарии в Твери.

Казалось бы, на всю жизнь определен путь «ученого монашества». Однако и в это время для отца Вениамина не прекращается поиск направления духовной жизни, ее опытного познания. В эти годы он посещает Оптину, Зосимову пустынь, подолгу живет в монастырях, исповедуется у старцев, часто понимая при этом, что ему довелось встретиться со святыми людьми.

Примечателен запомнившийся ему первый разговор с настоятелем Зосимовой пустыни схиигуменом Германом (Гомзиным): «Среди вопросов он задал и такой: ?Что вы будете преподавать в Академии??. Я начал с более невинного предмета: ?Гомилетику? (учение о проповедничестве).

А еще? - точно следователь на допросе, спрашивал он.

Я уже затруднялся ответить сразу.

Пастырское богословие,- говорю. А самому стыдно стало, что я взял на себя такой предмет, как учить студентов быть хорошими пастырями.

А еще? - точно провидел он и третий предмет.

Я уже совсем замялся.

Аскетику,- тихо проговорил я, опустивши глаза...

Аскетику... Науку о духовной жизни... Легко сказать! Я, духовный младенец, приехавший сюда за разрешением собственной запутанности, учу других, как правильно жить... Стыдно было...» .

Напрямую и прикровенно старцы предсказывали отцу Вениамину и будущее архиерейство, и жизнь, полную скорбей. А он сохранял их уроки, многократно вспоминая их и в различных жизненных ситуациях, и возвращаясь к ним в своих записках.

«Скорби терпите, скорби терпите! Без терпения нет спасения!» (схимонах Никита)

«Смирения, самоукорения да простоты держитесь!» (схиигумен Герман)

«Примите совет на всю вашу жизнь: если начальники или старшие вам предложат что-нибудь, то, как бы трудно или даже как бы высоко ни казалось это вам,- не отказывайтесь. Бог за послушание поможет!» (преподобный Нектарий Оптинский)

На рубеже двух эпох

События февраля 1917 года застали архимандрита Вениамина в Твери. В своих воспоминаниях он не проводит границы между двумя русскими революциями, очевидцем которых стал, и рассказывает, что Февральская не была «бескровной революцией», как ее принято называть.

На Епархиальном съезде в Твери отец Вениамин был избран членом Поместного Собора Православной Российской Церкви и встретил октябрьский переворот в Москве. Соборные заседания проходили в Епархиальном доме в Лиховом переулке, а участвовавшие в нем архиереи и священнослужители жили в самом центре боев - в Кремле, несколько раз переходившем из рук в руки сражающихся сторон. Архимандрит Вениамин был сторонником восстановления патриаршества, участвовал в избрании на Патриарший престол святителя Тихона (†1925), которого глубоко почитал всю свою жизнь.

Революционным событиям, Белому движению, отчасти жизни в эмиграции посвящена книга воспоминаний митрополита Вениамина «На рубеже двух эпох». С одной стороны, это книга-свидетельство: «Пишу лишь о моих личных переживаниях и наблюдениях»; с другой - это попытка ответить на вопросы, к которым приступали многие мыслители - писатели, историки, политики, философы: что случилось с Россией, почему стали возможными страшные события ХХ века.

Владыка Вениамин тоже ищет ответы, исходя из собственного жизненного опыта. Вот детские годы - и ощущение, что «мирно жил народ», «безропотлив был наш народ». Уже в семинарии столкнулся он с «подпольной революционной организацией», даже читал запрещенные книги - но не лежала к ним душа.

Приводя многие примеры из жизни, приходит Владыка к такому выводу: помещичий и богатый класс жил совершенно обособленной от народа жизнью, либералы-земцы еще дальше были от народного сердца, чем даже иные крепостные господа; богатство ставило стену между народом и купечеством. Этот разрыв между правящими классами и простым народом к началу ХХ века стал таким непреодолимо глубоким, что «не случайно произошла революция. Это не?бунт презренной черни?, как любят иногда ссылаться правые деятели на Пушкина... Всему мера, и она переполнилась, вероятно...» .

Особо отмечает Владыка, что в высших кругах российского общества к началу ХХ века связь с Церковью была утеряна. Но, вот парадокс, даже в революционном народе сохранялись остатки самой простой веры.

Картинка из жизни: 1917 год, Харьков, на глазах большого количества людей какой-то солдат лезет на крышу сбивать царский герб: «...Не спеша снимает военную фуражку, истово кладет на себя три креста, покрывает голову, берет обеими руками дубину и двумя-тремя ловкими ударами сбивает и корону, и головы орла».- «...Что же это за загадка - этот русский и украинский человек? И царя свергает, и Богу молится» .

Осенью 1917 года архимандрит Вениамин был избран на должность ректора Таврической Духовной семинарии. 10 февраля 1919 года, согласно постановлению Священного Синода Украинской Автономной Церкви, он был хиротонисан во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии. Хиротония состоялась в Покровском соборе Севастополя, ее возглавил архиепископ Димитрий (Абашидзе). Вручая новохиротонисанному архиерею архипастырский жезл, Владыка Димитрий сказал ему:

Ты принял апостольское служение. И вот тебе завещание: не бойся говорить правду пред кем бы то ни было, хотя бы то был и сам Патриарх или другие высокие в мире люди .

Владыка Вениамин воспринял это наставление как слово Божие.

А накануне «походная» всенощная служилась в вагоне специального поезда, по случаю чего один из ее участников, епископ Гавриил Челябинский, с улыбкой сказал:

Ну, новонареченный святитель! Если ты начинаешь свое архиерейство с путешествия, то, видно, ходить тебе не переходить, ездить не переездить! .

И это слово, признает Владыка, стало пророческим.

Белая гвардия

К началу 1920 года Белая армия потерпела почти полное поражение, несколько десятков тысяч воинов оставались в Крыму - до этого крошечного полуострова сузилась для них Россия. Владыка рассказывает о героизме почти отчаявшихся людей. Навсегда осталась в его сердце кучка совсем юных ребят, «безусых аристократов», которая, греясь ночью у костра возле Перекопского вала, спрашивала его с грустью:

Батюшка, неужели мы не победим? Ведь мы же за Бога и за Родину!

И в то же время, попав в гущу военной среды, Владыка не просто глубоко разочаровался, но даже был потрясен вскрывшейся перед ним картиной. Его возмущают бессмысленные расстрелы и «молебны с шомполами» (когда сразу после молебна о даровании победы Белой армии проводятся показательные наказания людей, заподозренных в симпатиях к красным). Он с болью пишет о разложении, мародерстве и стяжательстве, о случаях, когда вещи, предназначенные для тяжелораненых бойцов, на следующий же день оказывались на городских рынках. Но более всего он потрясен неверием русских офицеров, матерщиной и богохульствами, которые он от них слышит. Вспоминаются ему спокойные насмешливые слова внешне благочестивого офицера с золотистой бородкой:

Где же нам, маленьким бесенятам, победить больших бесов - большевиков .

Однажды к нему пришел человек (он оказался членом знаменитой семьи меценатов-старообрядцев Рябушинских) и заплакал:

Владыка святой! Мы такие же большевики, как и они! Только они - красные большевики, а мы - белые большевики!

Спустя несколько лет Владыка запишет: «...В нашей революции есть Промысл Божий - отчасти уже понятный, а еще больше пока не вскрывшийся... И уже поэтому мы должны принять эту власть, а не только потому, что она принята и народом». Эта позиция была очень схожей с позицией Патриарха Тихона.

«Не будем винить, а лишь поймем всё » . Эта фраза очень характерна для Владыки Вениамина, который, кажется, никогда и никого не осуждал . И этого, кстати, одинаково не могли ему простить в дальнейшем ни в советской России, ни в крайне политизированных эмигрантских кругах за рубежом.

«Лишь от Господа нужно ждать оправдания»

В ноябре 1920 года вместе с остатками Белой армии Владыка Вениамин надолго покидает Россию.

Проживая в 1920-1921 годах в Болгарии и оставаясь епископом эмигрировавшей армии, он возглавил комиссию по организации церковной жизни русского Зарубежья. Под его председательством в Константинополе прошел «епархиальный съезд», подготовивший Карловацкий собор, состоявшийся в ноябре 1921 года под председательством митрополита Антония (Храповицкого, +1936). Однако Владыка всегда стремился к единству Русской Церкви, и когда в Карловцы поступил Указ Святейшего Патриарха Тихона об упразднении Карловацкого Всезаграничного Высшего церковного управления (№ 347 от 5 мая 1922 года), епископ Вениамин (единственный из состава ВЦУ) принял указ к исполнению и удалился в монастырь Петковица в Сербии.

В 1925 году в Париже митрополитом Евлогием (Георгиевским) был основан Православный богословский институт имени преподобного Сергия Радонежского, и епископу Вениамину предложили занять в нем должность инспектора и преподавателя. В 1925-27 и 1929-31 годах он ведет педагогическую деятельность и служит на Сергиевском подворье, где в то время совершались уставные богослужения, близкие к монастырским.

В 1927 году Владыка предпринимает первую попытку вернуться на Родину. Он рассказывает об этом так: «Это желание и мысль сложились давно, сразу после Карловацкого собора. Я тогда почувствовал себя чужим для эмиграции... Потом начались церковные споры между Антонием и Евлогием, это еще сильнее увеличило мою тягу?домой?, прочь от этих бесконечных групповых политических дрязг» .

Одним из условий, при которых в то время можно было получить въездную визу в России, было письменное осуждение Белого движения. Этот пункт анкеты Владыка отказался заполнять. Несмотря на это, советское посольство было готово предоставить ему право на въезд. Владыка остался за границей по личной просьбе митрополита Евлогия и долго сожалел об этом: «Одно лишь успокаивает, что я это сделал ради упоминания имени Божия да исполнил мольбу старшего. По нашему учению, из послушания не выйдет дурного» .

Еще один сильнейший кризис произошел в жизни Владыки после получения эмиграцией документа, известного как «Декларация» митрополита Сергия (Страгородского) (ее полное название - «Послание Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного при нем Патриаршего Священного Синода об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти» от 29 июля 1927 года). Несмотря на то что сегодня доподлинно известно, что «Декларация» была принята под сильнейшим давлением властей, поставивших подписание этого документа условием легального существования Православной Церкви в СССР, о нем не прекращаются споры и сейчас. Эмиграция была им возмущена: митрополита Сергия обвиняли (и обвиняют до сих пор) в сотрудничестве с безбожниками, в предательстве интересов верующих.

Этот кризис в своей жизни Владыка Вениамин (Федченков) разрешил так же, как многие другие в своей жизни. Обладая духом глубокой церковности и горячей любовью к Богу, в трудные моменты жизни он служил «сорокоуст» - сорок литургий, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит в его душе. Свои мысли он заносил в дневник, опубликованный под названием «Святый сорокоуст. Мысли по поводу указов Митрополита Сергия». Вот строки из него:

«Ныне впервые почувствовал сердцем, что в принятом мною важном решении есть смирение ... А обратное решение (в той или иной редакции) было бы не смиренно...».

«И Митрополиту Сергию больно, вероятно... А нужно молча переносить это поношение от родных (?по плоти?), но не родственных еще по духу детей. Лишь от Господа нужно ждать оправдания, да история, может быть, со временем скажет свое слово правды...».

Но наше дело духовенства - думать, хотя бы об одной душе народа... А все прочее предоставить на волю Божию - и самый народ с его властью».

«Вот мы все из своего ума выдумываем, а слова Божия не читаем. Оно не только нужнее и сильнее всяких книг и мыслей наших, но и как меч рассекает, все ясно отделяя ложь от истины».

«Пронизали меня мысли о пути спасения других людей: нет, ни борьбою, ни обличением, ни холодным уходом (это тоже вид вражды) не спасти никого... А только смирением себя и самоотверженной любовью и другою - христианскою любовью! Любовь - лишь творческое начало!..

А как это трудно!.. Но и сладко!.. И перенес я этот частный случай на вопрос об отношении к моему вопросу: НУЖНА ЛЮБОВЬ СПАСАЮЩАЯ. Нужна и к той и к другой стороне , иначе странно было бы: одним помогать, а другим вредить... Но как же это соединить?».

Трехсвятительское подворье

В 1931 году в Париже собрался епархиальный съезд духовенства и мирян, который принял решение о переходе митрополии митрополита Евлогия в юрисдикцию Вселенского Патриарха. И снова епископ Вениамин (Федченков), единственный из архиереев, заявил о своей верности митрополиту Сергию (Страгородскому) и Церкви страдающего Отечества. К нему примкнули два иеромонаха: Феодор (Текучев) и Стефан (Светозаров). После этого заявления Владыка вынужден был оставить работу в Православном Богословском институте и из-за разделения с митрополитом Евлогием уже не смог служить в храме Сергиевского подворья.

Эмигрантская пресса кричала: епископ Вениамин - хамелеон, изменник, сторонник сатанистов и сатанинской власти, «неужели на этот вызов наше беженство ничего не ответит?». И беженство ответило. Оказавшись без пристанища, Владыка переживает крайне тяжелое время: ему приходилось ночевать у знакомых и незнакомых людей, практически голодать и даже, по рассказам, подметать улицы, но главное - переносить страшные оскорбления и насмешки от своих родных, русских, православных людей, таких же изгнанников, как и он сам.

Почему же при такой травле он не остался совершенно одиноким, почему люди продолжали верить ему? Из воспоминаний Н.М. Зернова, который познакомился с Владыкой Вениамином в Константинополе: «Только раз в моей жизни я встретил человека, которому я готов был дать себя всецело на послушание. <...> Вера у него была подлинная, всецелая. Может быть, самым большим его даром была пастырская ревность о людях. Он умел с теплым личным вниманием встречать человека и принимать нужды других в свое горячее сердце» .

В том же 1931 году вместе с группой единомышленных ему прихожан (около 20 человек) Владыка смог организовать первый в Париже приход Московской Патриархии. На средства, пожертвованные одной прихожанкой, община смогла арендовать подземный гараж на улице Петэль (rue Petel). В полуподвальном помещении был обустроен храм во имя святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, возникло Патриаршее Трехсвятительское подворье с типографией.

Предоставим слово свидетелю событий тех лет - митрополиту Антонию Сурожскому, который пришел на подворье восемнадцатилетним молодым человеком: «Я помню, как-то на Трехсвятительском подворье - я пришел почему-то поздно, и вижу: Владыка Вениамин лежит на каменном полу, завернувшись в свою черную монашескую мантию, даже без подушки,- просто лежит. Я ему говорю: "Владыка, что Вы здесь делаете?".- "Ты знаешь, я здесь спать устроился".- "Как, у Вас разве комнаты нет?".- "Знаешь что, сейчас на моей кровати спит один нищий, на матрасе другой, еще один спит на подушках, а еще другой - на моих одеялах. Так я здесь устроился, потому что в мантии моей мне тепло".

Вот это для него типично. В это время действительно было голодно. На Трехсвятительском подворье в то время было пять человек, кажется, священников. Они ели только то, что прихожане оставляли в картонке у дверей. Денег никаких не было. Но Владыка Вениамин умел вдохновить всю службу, вот так ее к небу возносить. Это все, что я могу о нем сказать, потому что это единственное, чем он для меня памятен: своим лежанием на каменном полу и возношением богослужения к небу. И цельностью, хотя и с изрядной долей наивности» .

В Америке

В мае 1933 года Владыка Вениамин, уже в сане архиепископа, выехал в Америку, где должен был прочитать цикл лекций о Русской Православной Церкви. В то же время Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) дал ему поручение выяснить позицию митрополита Платона (Рождественского) по отношению к Московской Патриархии. Вскоре митрополит Платон самочинно провозгласил свой Митрополичий округ автономным, тем самым уклонившись в раскол, и 22 ноября 1933 года Владыка Вениамин был назначен архиепископом Алеутским и Северо-Американским с оставлением экзархом Московской Патриархии в Америке.

И снова, как несколькими годами раньше во Франции, архиепископ Вениамин оказался в крайне тяжелом положении: он был экзархом без экзархата, архипастырем без паствы. Подавляющее большинство клира и мирян поддержало митрополита Платона. Причиной тому, в первую очередь, было крайнее неприятие паствой - эмигрантами первой волны - всего, что связано с Советским Союзом, в том числе Патриаршей Церкви. Газеты писали: «Теперь уже нет никаких сомнений, что приехавший в Нью-Йорк еп. Вениамин... ловкий советский агент-пропагандист, темной рукой переброшенный из Парижа в Америку для того, чтобы усилить и без того бешеный кадр сторонников признания советской России» . Накал страстей был таким, что однажды после собрания для безопасности Владыке предложили выйти через запасной выход, но он решил идти, как и входил, через главный. Кто-то бросил в него окурок, послышались оскорбительные выкрики... Однако Владыка неизменно сохранял доброжелательность и невозмутимость, смирение - и чувство собственного достоинства.

Забегая вперед, скажем, что итогом его служения в Северной Америке, которое продлилось 14 лет, стало создание Экзархата, соединившего около 50 приходов. В 1938 году Владыка был возведен в сан митрополита.

С первых же дней Великой Отечественной войны митрополит Вениамин отдавал все силы делу помощи Родине. Он не сомневался: «Все кончится добром!». Во всех храмах его епархии ежедневно за Божественной литургией молились о даровании русскому народу победы над врагом.

Рассказывают, что 2 июля 1941 года митрополит Алеутский и Северо-Американский выступил с речью на грандиозном митинге в Нью-Йоркском Мэдисон-Сквер-Гарден, произведя на собравшихся огромное впечатление: «Всякий знает, что момент наступил самый страшный и ответственный для всего мира. Можно и должно сказать, что от конца событий в России зависят судьбы мира... И потому нужно приветствовать намерение президента и других государственных мужей о сотрудничестве с Россией... Вся Русь встала!... Не продадим совесть и Родину!» - эти слова, по свидетельству газет, буквально наэлектризовали многотысячную аудиторию. Патриотические чувства охватили массы русского населения в Америке. Митрополит Вениамин был избран Почетным председателем русско-американского Комитета помощи России и получил право в любое время суток входить с докладом к президенту США .

На Родине

В 1945 году наконец Владыка смог посетить Россию. Он участвовал в работе Поместного собора (31 января - 2 февраля 1945 года), в избрании и интронизации Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского), служил в московских храмах, общался с людьми. Он увез с собой теплейшие представления о русском народе - жертвенном, терпеливом, сохранившем веру, и это укрепило его в решении вернуться на Родину: «Сердечность, простота, скромность, дружественность светились почти везде. Стоило сказать где-нибудь ласковое слово приветствия, как в ответ на это почти мгновенно раскрывались уста сердечные, как лепестки розы навстречу теплому солнышку, и обливали вас дыханием и какой пламенной любви!» .

18 февраля 1948 года митрополит Вениамин вернулся на Родину и был назначен на Рижскую кафедру. «Радуйтесь, всегда радуйтесь, и в скорбях радуйтесь»,- такими словами он приветствовал свою новую паству. Позже Владыка был переведен на Ростовскую кафедру, где пробыл до конца 1955 года. В ноябре 1955 года митрополиту Вениамину (Федченкову) Указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I (Симанского) определено было стать митрополитом Саратовским и Балашовским.

Несмотря на то что на каждой из своих кафедр он пробыл сравнительно недолго, он успевал сделать многое, стремясь возродить и наладить церковную жизнь в обескровленных епархиях после всех тех испытаний, которые перенесла Русская Церковь в Отечестве. Так, например, в Ростовской области к его приезду было 35 пустующих приходов, через год таких осталось всего лишь пять.

В России, как и за рубежом, он часто посещал приходы, совершал богослужения и проповедовал, а проповедник он был замечательный. Его архипастырские труды никогда не ограничивались какими-то хозяйственными хлопотами. Его особой заботой было дать пастве и духовенству правильное направление духовной жизни, прежде всего научить покаянию. Как свидетельствует сохранившийся документ, в 1956 году на совещании благочинных Саратовско-Балашовской епархии Владыка говорит не о финансах, не о взносах и налогах, как того можно было ожидать, а о... Святом Духе: «Начнем с самого главного, с разъяснения сущности христианства. Вот теперь все, читающие житие святого [Серафима Саровского], стали повторять бойко и даже с легкомысленным дерзновением его слова: "сущность в стяжании благодати Святого Духа"... Но, не думая о других, всмотримся в себя, в нас, православных: кто же теперь думает о благодати как главной цели нашей жизни? Да и знаем ли мы ее? Живем ли в Св. Духе?

И вдруг слышим преп. Серафима: "если кто внешне все это исполняет, не достигая благодатных результатов, хотя бы был и монах, тот,- "черная головешка", из коей уже не может произрасти живого дерева...

Страшно даже становится...

Омирщение проникло и в Церковь нашу.

Ныне Господь очищает свою Церковь горькими скорбями. Слава Ему!» .

«Святое дитя»

Владыку Вениамина всегда любил церковный народ. По сути - отвечал Владыке на его необычайный дар любви и доброжелательности к людям. Он обладал и еще одним совершенно исключительным качеством: «У него была какая-то изумительная простота,- отмечал митрополит Антоний Сурожский,- таких простых людей надо с фонарем искать». Он был абсолютно неприхотливым человеком, бессребреником, но, кроме того, по выражению того же митрополита Антония, «в каком-то удивительном смысле он умудрился многого не заметить». Не понимал он (не замечал), например, многих политических реалий.

Из уст в уста в кругах, близких к Патриарху Алексию I, передавалась такая забавная история. Будучи архиереем в Саратове, Владыка звонит Патриарху и спрашивает совета: как купить самолет? Они с матушкой Анной решили купить для епархии самолет, чтобы летать в Москву за продуктами, так как в Саратове достать продукты очень сложно... Потрясенный Патриарх начинает мягко уговаривать Владыку отказаться от этого плана... ввиду того, что аэродром в Москве страшно перегружен и слишком трудно будет вписать в график «епархиальный самолет»...

Есть в записках Владыки места, вызывающие недоумение и даже отторжение у современного читателя. Прежде всего - это теплые слова в отношении И.В. Сталина. В предисловии к одной из книг высказано мнение, что Владыка здесь не совсем искренен: «...Холод ГУЛАГа дует ему в спину, и он находит удобный литературный предлог, чтобы засвидетельствовать свою благонамеренность» . Но так ли это? Может ли поступать так человек, о котором вспоминал Владыка Антоний: «...Когда он вернулся в Россию много лет спустя, то был назначен не то в Саратов, не то в Самару. К нему пришел уполномоченный. Это было еще в сталинские времена. И вот, он сказал, что он - уполномоченный по делам Церкви и хочет с ним поговорить. Владыка Вениамин его спрашивает: «Ах да, вы коммунист и верующий?».- «Нет, я безбожник».- «Вон!»,- встал и сказал Владыка Вениамин. Тот несчастный вылетел, и через два дня Владыка Вениамин тоже вылетел. Он каким-то образом умел не видеть некоторых вещей».

Может быть, дело в другом - в том качестве святых, которое отмечал сам Владыка: «В том-то и величие истинных Божиих святых, что они, по богоподобию своей любящей души, не различают уже (хотя, вероятно, и знают) ни добрых, ни злых: а всех нас приемлют. Как солнышко сияет на праведных и грешников, и как Бог дождит на "благия и злыя" (Мф. 5, 45), так и эти христоподобные люди, или земные Ангелы, ласкою своею готовы согреть всякую душу. И даже грешных-то нас им особенно жалко. Недаром и Господь Иуду почтил особенным доверием, поручив именно ему распоряжение денежным ящиком... То и дивно во святых: это особенно и влечет к ним грешный мир» .

Вечер в Печорах

В феврале 1958 года Владыка ушел на покой и поселился в Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре, где провел последние годы своей земной жизни. Когда позволяло здоровье, он служил в монастырских храмах и проповедовал, приводил в порядок свое богатое духовно-литературное наследие - записки о богослужении, духовной жизни, дореволюционных монастырях, святых - помня, что на нем «лежит и долг благовествовать об этом, по слову Писания: ?Сердцем веруется в правду, устами же исповедуется во спасение?» .

Владыку Вениамина посещал и очень почитал в те годы будущий замечательный Печерский старец отец Иоанн Крестьянкин. Он особо запомнил и любил цитировать смиренные слова Владыки, выстраданные опытом: «Мы представляем собой существенную ненужность и никому не нужны, кроме Бога».

В последние годы своей жизни Владыка Вениамин пережил тяжелое испытание: после инсульта он лишился дара речи. Он отошел ко Господу 4 октября 1961 года, в день памяти святителя Димитрия Ростовского, и был погребен в Богом зданных пещерах монастыря.

Удивительный рассказ о последних днях Владыки Вениамина передал мне один священник. Ему, в свою очередь, рассказал об этом И.Н. Бируков - православный человек, москвич, недавно скончавшийся. Будучи верующим человеком, тогда, в советское время, неоднократно он приезжал паломником в Псково-Печерский монастырь, его там многие знали. С помощью монахини Анны (Обуховой) он смог посетить и Владыку, который был тяжело болен. Было видно, что Владыка очень хочет, изо всех сил старается пришедшему что-то сказать, но не может. Тогда мать Анна подвела паломника поближе, и Владыка... обнял, прижал к себе его голову. И это простое выражение любви значило больше всех слов.

В году - Тамбовской духовную семинарию по I разряду .

Будучи студентом первого курса, будущий митрополит Вениамин тяжело заболел и попал в больницу, где по совету архимандрита Феофана стал прилежно читать аскетические творения святых отцов (аввы Дорофея , преподобных Варсонофия и Иоанна , преподобного Иоанна Лествичника и преподобного Макария Великого , которых до этого времени не знал или читал поверхностно. "Чтение этих аскетических творений,- писал впоследствии митрополит Вениамин,- так сильно подействовало на меня, что очень скоро я почувствовал влечение к иночеству, никому о том не говоря… И постепенно стало нарастать стремление к Богу. Начал сознавать недостаточность прочих идеалов, хотя бы и хороших, вроде служения ближним; и во всяком случае мне стало совершенно понятно, что человека ничто не может удовлетворить, кроме любви к Богу".

В дальнейшем он на протяжении всей своей долгой жизни обращался к творениям святого праведного Иоанна Кронштадтского и хранил в сердце образ этого пламеного молитвенника. В условиях эмиграции (сам владыка называл свою жизнь за границей беженством, подчеркивая тем самым вынужденный характер отрыва от Родины) епископ Вениамин осеняет именем отца Иоанна просветительскую деятельность русских беженцев, сохранивших верность Московской Патриархии . При основанном им в Париже Трехсвятительском подворье действовали Православное издательство и Типография имени отца Иоанна Кронштадтского. В числе книг, выпущенных в свет этим издательством, была и его книга, составленная по творениям кронштадтского подвижника - "Небо на земле. Учение о. Иоанна Кронштадтского о Божественной литургии". В состав книги "Божьи люди" вошел очерк "Отец Иоанн" - небольшое по объему произведение, составленное владыкой в период его служения в Америке ( -). Отцу Иоанну посвящен и труд митрополита Вениамина "Подвиг преподобничества". В 1950-х годах владыка завершил свое фундаментальное исследование "Отец Иоанн Кронштадтский".

Был оставлен при академии профессорским стипендиатом по кафедре Библейской Истории у профессора архимандрита Феофана (Быстрова) . По окончании стипендиатского года был назначен личным секретарем архиепископа Финляндского и Выборгского Сергия (Страгородского) .

Но при всех скорбях и лишениях, выпавших на долю его самого и его сотрудников, владыка неизменно благодарил Бога и молился за своих гонителей и всех, кто ему чем-либо "досаждал". Свидетельство тому - страницы его дневников и "сорокоустов". Они же свидетельствуют о том, как глубоко и сокрушенно переживал владыка любой конфликт с ближним, как умел просить прощение, как оберегал свой душевный мир, гармонию духа. Поношения владыка сносил с христианской кротостью и смирением.

Неутомимая работа по устроению церковных дел требовала от владыки колоссального напряжения душевных и физических сил. Он часто посещал американские и канадские приходы, совершал богослужения и проповедовал. После богослужений за трапезой любил вести духовные беседы. Он вообще был замечательным проповедником, и его проповеди надолго запоминались слушателям.

В годы Великой Отечественной войны митрополит Вениамин стал одним из вдохновителей мощного патриотического движения, охватившего все слои русской эмиграции. В это движение влились люди самых разных политических и религиозных взглядов, православные разных юрисдикций. Последнее во многом способствовало объединению православных людей в Америке, тенденции к которому наметились именно в военные годы.

22 июня года, в день начала войны, митрополит Вениамин произнес вдохновенную проповедь в церкви Серафимовского подворья Русской Патриаршей Церкви, в которой выразил свое твердое упование на то, что предстоящие тяжелые испытания попущены Промыслом Божиим "ко благу нашей Православной церкви и Родины", а затем отслужил первый молебен Всем святым Земли Русской о даровании победы православному народу русскому. В первый же день войны он заявил: "Все кончится добром!" И с этого дня владыка неустанно трудился на патриотическом поприще, соединяя свое церковное служение с общественным. Он выступал с лекциями в аудиториях, где производился сбор денежных средств в пользу России, выступал с речами на митингах в разных городах Америки. Особенное впечатление на присутствующих произвела его речь, произнесенная 2 июля года на грандиозном митинге в Нью-Йоркском Мэдисон-Сквер-Гарден. "Всякий знает,- сказал тогда владыка,- что момент наступил самый страшный и ответственный для всего мира. Можно и должно сказать, что от конца событий в России зависят судьбы мира... Вся Русь встала! Не продадим совесть и Родину!"

Митрополит Вениамин был председателем Медицинского Комитета помощи России, членом Национального Комитета Славянского Конгресса САСШ; членом Международного Комитета помощи России.

В декабре года митрополит Вениамин получил из Москвы приглашение прибыть на Поместный Собор и со своей стороны предпринял все усилия для того, чтобы в Москву были приглашены также представители митрополита Феофила (Пашковского). Пребывание делегации Митрополичьего округа в Москве привело в дальнейшем к примирению отколовшихся с Матерью Церковью. Правда, единение продлилось сравнительно недолго.. "Радуйтесь, всегда радуйтесь, и в скорбях радуйтесь",- такими словами он приветствовал свою новую паству. Служение владыки в года был назначен митрополитом Саратовским и Балашовским . Новое назначение было связано с тем, что в Саратове в то время действовала духовная семинария , и поэтому там требовался архиерей с высшим богословским образованием и опытом педагогической деятельности.

К этому времени состояние здоровья владыки сильно ухудшилось, он перенес инсульт, часто болел, но в период новых гонений на Церковь, развернутых властями в конце 50-х годов, призывал свою паству к твердому стоянию за веру и Церковь.

В феврале года ушел на покой и с 27 февраля поселился в Псково-Печерском Успенском монастыре . Когда позволяло состояние здоровья, служил в монастырских храмах и проповедовал, приводил в порядок свое богатое духовно-литературное наследие. В эти последние годы он пережил самое тяжелое испытание - лишился дара речи.

Скончался 4 октября года. Был погребен в пещерах монастыря.

Сочинения

• "На Северном Афоне". Странник, 1904
• "О крестном пути пастырства". Слово в день годовщины Академии // "Христиан. Чтение", 1911, с. 540
• Лекции по Пастырскому богословию с аскетикой. СПб., 1911. (на гектографе)
• "О святом Василии Великом". (Пробная лекция) // "Крымские ЕВ" 1912
• Подготовительные материалы к Карловацкому Собору в Сербии. 1921
• "Небо на земле" (Учение о. Иоанна Кронштадского СПБ. Православное издательство. Париж, 1932
• Русско-японская война и архиепископ Николай Японский. Париж, 1932. Православное издательство
• Всемирный светильник: прп. Серафим Саровский. П., 1932; М., 1962
• Житие прп. Серафима Саровского. П., 1935
• Послание ко всем русским людям в Америке: Призыв к объединению с Православной Церковью. 1942
• Слово митр. Вениамина, экзарха Московской Патриархии в Америке // Правда о религии в России. М., 1942. С. 282-291
• Мои впечатления о России // ЖМП. 1945. № 3. С. 21-24
• "О римско-католической Церкви" // "ЖМП" 1945, № 4, с. 7-11
• "Об англиканстве". (Доклад на Совещании в 1948 г.) // Деян. Совещ. глав и представителей автокефальных Православных Церквей. т. II. Москва, 1949 год, с. 266-272
• "100-летний юбилей Рижской епархии" // "ЖМП" 1950, № 9, с. 56-57
• Простые речи за мир // ЖМП. 1952. № 4. С. 26-28
• Записки епископа, I-IV части. Саратов, 1955
• "Вера, неверие и сомнение", Саратов, 1956 (машинопись)
• "Торжества в Псково-Печерском монастыре" // "ЖМП" 1958, № 10, с. 11
• Божии люди. М., 1991
• О вере, неверии и сомнении. СПб.; М., 1992
• Св. сорокоуст: Мысли по поводу указов митр. Сергия о лояльности // ЖМП. 1993. № 1. С. 77-88
• На рубеже двух эпох. М., 1994
• Письма к евреям // Христианос. Рига, 1994. Вып. 3. С. 203-295
• Молитва Господня: Из творений. М., 1996
• Из того мира: Кн. чудес и знамений нашего времени. М., 1996, 20022
• Божии люди: мои духовные встречи. М., 1997
• Промысл Божий в моей жизни. СПб., 1997
• О конце мира // АиО. 1997. № 1(12). С. 196-212
• «...И вочеловечшася. Распятаго же за ны…»: Рождественская проповедь // Там же. 1998. № 2 (16). С. 78-81
• Молитва Господня.- М.: Родник и др., 1998.- 224 с.
• «За Православие помилует меня Господь...»: Дневниковые записи. СПб., 1999
• О конце мира и жизни будущего века. М., 1998
• О богослужении Православной Церкви. М., 1999
• «Послужи народу...»: Два сорокоуста. М., 1999
• «Раскол или единство?»: Материалы для решения вопроса об Американской Церкви // ЦИВ. 1999. № 4/5. С. 5-139
• Толкование на молитву Господню. М., 2000
• О. Иоанн Кронштадтский. М., 2000
• Записки архиерея. М., 2002
• Пасха: Письма о двунадесятых праздниках. М., 2002
• Житие прп. Серафима, Саровского чудотворца с акафистом и акафист Божией Матери «Умиление». М., 2002
• Небо на земле. М., 2003
• Католики и католичество: духовный лик Польши. М., 2003
• На Сев. Афон: Записки студента-паломника на Валаам. М., 2003
• Письма о монашестве. М., 2003
• Беседы в вагоне. М., 2003
• Россия между верой и безверием. М., 2003.

Писал много статей в журнале в финляндской епархии, доклады на благочиннических съездах и прочие.

Литература

• РГИА. Ф. 796. Оп. 439. Д. 226
• ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 27
• Архив Московской Патриархии: личн. дело
• Архив МДА: личн. дело.
• "Церк. Вед." 1912, № 4, с. 32.
• -"- 1913, № 36, с. 451.
• Приб. к "ЦВ" 1918, № 11-12, с. 411.
• " ЖМП" 1932, № 11-12, с. 4
• -"- 1933, № 16-17, с. 1.
• -"- 1934, № 18-19, с. 3.
• -"- 1943, № 1, с. 19.
• -"- 1943, № 3, с. 12.
• -"- 1944, № 12 с. 8-9.
• -"- 1947, № 11, с. 6.
• "ЖМП" 1948, № 7, с. 67.
• -"- 1950, № 7, с. 71.
• -"- 1950, № 7, с. 71.
• -"- 1951, № 4, с. 3.
• -"- 1955, № 3, с. 72.
• -"- 1956, № 1 с. 10.
• -"- 1957, № 3, с. 7.
• -"- 1957, № 12, с. 41, 43.
• -"- 1958, № 3, с. 5.
• -"- 1961, № 11, с. 47-50 (некролог).
• "Церков. Вестн." 1908, № 4, с. 123.
• -"- 1908, № 8, с. 233-234.
• -"- 1908, № 9, с. 285-286.
• "Рус. Прав. Цер." с.150.
• -"- с.155.
• -"- с. 41.
• "Журн. Засед. Св. Синода" № 23 от 27 XII 1950 г.
• -"- № 2 от 27 III 1951 г.
• -"- № 13 от 26 XII 1957 г.
• -"- № 3 от 20. 2. 1958 г.
• "Правда о религии в России". МП, 1942, с. 12, 13, 279-281.
• Елевферий митр. "Соборность Церкви. Божие и Кесарево". Париж. 1938 год с. 118, 222, 223, 244, 249.
• ФПС I, № 81 с. 4.
• ФПС II, с. 2.
• ФПС IV, с. 3.
• ФПС V, № 51.
• Биография митрополита Вениамина от 20. XI. 1941 г.
• Автобиография митрополита Вениамина от 17. II. 1947 г.
• Дополнение к автобиографии от 266. 1. 1956 года.
• "Именной список ректор. и инспектор. Дух. Акад. и семинар. на 1917 г.", с. 142.
• Regel"son 488.
• H. Fireside, Icon and Swastika, 186.
• Joh. Chrysostomus, Kirchengeschichte I, 230, 111, 104, 113, 115, 116, 178, 183, 185, 188, 191.
• D. Grigorieff, The Historical Background of Ortodoxy in America, in: St. Vladimir"s Theological Quarterly 5 (1961) 1/2, 29-31, 39.
• Pamjati mitropolita Veniamina (Fedcenkova) in: ЖМП 1981, 7, 10-13.
• Мануил, архиеп. Каталог русских архиереев, ч. 2, 1959.
• Библиографический указатель русских духовных писателей из монашествующих за 18-й, 19-й века и половину 20-го столетия. / Составил В. Волков… Загорск, 1961. Ч. 1.
• Митр. Вениамин: Некролог // ЖМП. 1961. № 11. С. 47-50
• Светозарский А. К. Из наследия митр. Вениамина (Федченкова) // БВ. 1993. № 1. Вып. 1-2. С. 70-101
• -"- Помолитеся о грехах моих... // ЖМП. 1993. № 2. С. 71-76
• Никона, мон. Восп. о митр. Вениамине (Федченкове) // Христианос. Рига, 1994. Вып. 3. С. 296-311.

Использованные материалы

• Митрополит Вениамин (Федченков). 1880 - 1961 // Патерик Псково-Печерского монастыря:
• Биография на сайте Русское Православие :
• А. К. Светозарский. Вениамин (Федченков) // ПЭ, том 7, стр. 652-654

"Разрядный список учеников 1-го Тамбовского училища. Переводится в 1 класс семинарии", , 1897, № 28, с. 568.

"От правления Тамбовской духовной семинарии. Назначается для поступления в Санкт-Петербургскую духовную академию", Тамбовские епархиальные ведомости , 1903, № 25, с. 426.

Приступать к воспоминаниям о приснопамятном отце Иоанне мне всегда бывало особенно трудно: слишком он был высок; а я – грешный. И лишь ради пользы других принимаюсь за описание моих личных впечатлений о нём. Начинаю писать в больнице (в городе Бруклине), лёжа от болезней.

Краткая биография

Буду записывать, что осталось в памяти из прочитанных книг и из виденного мною лично.

Отец его, Илья Сергиев, был простым псаломщиком в селе Сура Пинежского уезда Архангельской губернии. Мать его звали Феодорой. Насколько можно судить по разным данным, отец был человеком уравновешенного кроткого нрава, а мать, несомненно, была чрезвычайно энергичной женщиной, со взглядом орлицы. Отец обладал тонким каллиграфическим почерком, который передался по наследству и сыну, но от матери перешли в почерк будущего светильника порывы силы.

Кроме мальчика, были в семье и девочки. Ребёнок родился хилым, поэтому его поспешили крестить в день рождения, 19 октября 1829 года, в день памяти болгарского подвижника Иоанна Рыльского, именем которого и назвали младенца. Когда он стал подрастать, его начали учить грамоте и отдали в школу. Но первоначальная мудрость сложения букв в слоги давалась мальчику с трудом. И вот, рассказывал потом сам батюшка, стал он на колени и начал горячо молиться, чтобы Господь открыл ему разум к ученью. И вдруг в голове его точно сняли какую-то плёнку, и он стал понимать всё ясно. А Духовную семинарию он кончил уже лучшим учеником.

Тогда, не в пример моему времени (1900-е годы), студенты учились добросовестно, а Сергиев отличался особым прилежанием. До меня, между прочим, дошёл учебник по философии, по которому проходил эту науку усердный студент. Книга сохранилась в удивительной чистоте, и только кое-где его красивым почерком были сделаны примечания к читаному: видно, что он усваивал всё серьёзно, глубоко.

Но, кроме обязательных предметов, Иван Ильич читал и святых отцов. Особенно любил он творения святого Иоанна Златоуста. Иногда, сидя за чтением его поучений, он вдруг начинал хлопать в ладоши святому Златоусту: до такой степени восхищала его красота и глубина ораторства Великого Вселенского Учителя.

В это время отца уже не было в живых, и молодой студент, чтобы помогать матери и сёстрам, определился писцом в канцелярию Духовной академии и получаемое небольшое пособие отсылал на родину. Здесь ему пригодился красивый наследственный почерк. А помещение канцелярии, закрытое для других, дало серьёзному студенту ещё большую возможность заниматься в уединении своим образованием и в особенности святыми отцами. Читая теперь (1948 год) Златоуста и отца Иоанна, ясно видишь, как близки они, в особенности – в вопросах о богатстве, бедности, любви, причащении, покаянии.

С товарищами, по-видимому, у него не было каких-либо особо близких отношений и дружбы, а тем более – весёлых товарищеских пирушек. Подобно древнему святому Василию Великому, и он пользовался уважением и даже боязнью со стороны студентов: не до веселья и не до празднословия было ему. Учение, канцелярия и самообразование отнимали у него всё время и внимание.

Зато в такой тишине и занятиях в нём рос дух родительской веры, укреплённой Словом Божиим, просвещённый к тому же православной наукою и святыми отцами, а вообще и в особенности – воспитанный Святой Православной Церковью.

К концу академии у него явилось сначала желание взять на себя подвиг миссионерства в монашеском чине. Но, присмотревшись внимательнее к окружающей жизни столицы, он узрел, что пастырско-духовной работы и кругом него – непочатый край. Поэтому передумал своё первое решение и остановился на пастырстве. Как известно, священник должен был сначала обвенчаться на девице: безбрачных пастырей тогда совсем почти не бывало; да это, в общем, – и правильнее, и мудрее.

В это время в городе Кронштадте скончался протоиерей Андреевского собора отец Константин; и от него осталась взрослая дочь Елизавета. По старым обычаям, особенно если после умерших оставались сироты, приход передавался кандидату, который женился на осиротевшей дочери. Обычай тоже добрый. Так Иоанн и Елизавета сочетались браком. Но с самого начала совместной жизни молодой муж упросил жену жить в девстве, как брат с сестрой. Подобные примеры, хотя и немного, знает история Церкви. Знал о них и Сергиев, но не они решили такой трудный вопрос, а чистая целомудренная душа и твёрдая воля будущего пастыря. Ему хотелось всецело отдать себя на служение Богу и ближним. Если уж отклонено было монашество, то нужно сохранить девство при браке. Всякий понимает, какую трудную задачу брал на себя молодой студент. Но он поднял её с дерзновением.

Не так легко восприняла безбрачие в браке молодая жена. Предание свидетельствует, что она даже подавала жалобу на мужа епархиальному архиерею. Но молодой священник уговаривал её добровольно согласиться с ним:

– Лиза! Счастливых семей и без нас с тобою довольно. А мы отдадим себя всецело Богу и ближним.

И она наконец согласилась. Я лично видел её ещё в доме при жизни отца Иоанна. При одном посещении батюшки на звонок мой вышла встретить нас глубокая седая старушка, вся в старческих морщинах. Я увидел её впервые.

– Батюшка дома? – спросил я её.

– Да, брат Иоанн дома, – кротко ответила она и тихо пошла доложить ему.

Тут я понял, что это и есть славная «жена»-матушка знаменитого на весь свет «отца Кронштадтского». Какая она была простая и тихая! И всегда она была в тени, при такой славе «мужа»!

Рукоположённый в иереи, отец Иоанн отдался своему делу с присущей ему энергией: богослужения, занятия в школах, посещения прихожан на домах, составление проповедей, домашние молитвы, благотворение бедным – всё это занимало у него и время, и силы. Скоро он начал записывать особенные мысли свои в дневник, под заглавием: «Моя жизнь во Христе».

Богослужения всё учащались и учащались; и он наконец стал совершать литургию ежедневно: это стало потребностью его души.

Всё это постепенно создавало молву о нём, как о совершенно исключительном пастыре. Его начали чаще приглашать на частные требы по домам, особенно – где было какое-либо горе, больные и т. п. И начали совершаться по его молитвам чудеса. Но в этом последнем виде служения был один особенный момент. Пригласили его служить молебен о здравии болящего. По обычаю своему, он служил твёрдо и с верою. Но присутствовавшая тут одна почитательница его сказала, что батюшка не так молится, как нужно, и как он может молиться. Молиться следует ему с великим дерзновением, с несомненным упованием на исполнение просимого, а не просто, как все молятся.

Эти слова – по собственному признанию батюшки – произвели на него исключительное действие: он услышал в них глас Божий – и с той поры начал молиться дерзновеннее, как бы лично предстоя Богу и «требуя» от Него милосердия, милости и помощи несчастным, страдающим, бедным земным детям Небесного Отца.

Чудес в его жизни совершено множество. Счёта им никто не знает. Но весь православный и даже инославный мир знает Кронштадтского чудотворца. И сам в своём дневнике он не раз открыто свидетельствует, что Господь через него творил чудеса. Поэтому становится понятным: почему его стали звать во все места, где была нужда, горе, страдание. И прежде всего его стали приглашать в многомиллионный Петербург. Но и со всей России ехали и ехали многочисленные группы богомольцев, по телеграфу текли ежедневно сотни просьб о молитвах или о советах. Слава его росла всё более и более. И его начали вызывать и в другие города: в Москву, Харьков, Казань, Киев, Вильно, Уфу и т. д.

Знала его и Царская Семья. Когда заболел Царь Александр III, то великого молитвенника вызвали в Крым, в Ливадийский дворец. Царь принял его с почитанием и любовью. Отец Иоанн отслужил Литургию, причастил больного. И хотя дни Царя были сочтены, но по молитвам батюшки он получил некоторое облегчение.

Наконец, слава его возросла до такой степени, что образовались по разным местам России ячейки его особенных почитателей и почитательниц, которые дошли даже до сектантского увлечения, что батюшка есть воплощение самого Бога. Такие секты назвали себя по имени батюшки «иоаннитами». Пришлось принимать против них церковные меры. И сам отец Иоанн публично и печатно осуждал этих безумцев, но и это не всегда помогало…

Подходили дни революции. Батюшка выступал со своими речами против поджигателей её. Особенно он обличал Льва Толстого за его безбожные и антихристианские мысли и пропаганду.

Зато церковная слава его поднялась до такой высоты, что Царь Николай II назначил отца Иоанна членом Святейшего Синода: награда единственная. Но отец Иоанн был так занят и считал себя недостойным заседать среди архиереев, что не воспользовался таким своим положением и ни разу не принял участие в заседаниях Святого Синода.

Время же делало своё дело. Отец Иоанн близился к концу восьмого десятка. Незадолго перед смертью его постигла болезнь. А 20 декабря 1908 года он отдал Богу свою святую душу. Точно удар громовой раздался по всей России. Но об этом ещё будет речь впереди. А теперь прибавим, что несколько месяцев спустя тихо почила и его духовная «сестра», раба Божия Елизавета. Я поминаю их обычно вместе.

У отца Иоанна

Вероятно, уже во второй, а не в первый год моего студенчества (то есть в 1904 году) мне удалось поехать к батюшке. Почему же не в первый?- естественно, спросит читатель. Да, стоит спросить об этом. Объясняется это общим духовным, точнее, недуховным состоянием России. Теперь, после потрясений революции, принято у многих хвалить прошлое. Да, было много прекрасного. Но вот беда: мы сами не хотели замечать его. Так было и с отцом Иоанном. По всему миру славилось имя его. И мы, студенты, знали об этом. А теперь мы и живём рядом с Кронштадтом: через час-два можно было быть в гостях у отца Иоанна… Но у нас, студентов, и мысли не было об этом. Что за загадка? Нужно сознаться, что внешность религиозная у нас продолжала быть ещё блестящей, но дух очень ослабел. И «духовные» сделались мирскими. Чем, например, интересовались сначала мы, новые студенты? Неделями ходили по музеям, забирались под самый верх купола «Исаакия», посещали театры, заводили знакомства с семейными домами, где умеющие танцевали. Лекциями интересовались очень мало: ходили лишь по два-три «дежурных» для записи за профессорами и чтобы не было полной пустоты в аудиториях. Службы тоже посещали по желанию. И лишь небольшая группочка покупала себе столики и керосиновые лампы с абажурами, ставили мы их не в «занятных», где не было тишины, а в аудиториях, по стенам. По крепко установившейся традиции, здесь уже не разрешалось говорить. В этой тишине всякий занимался любимым предметом: кто святыми отцами, кто вавилонскими раскопками, кто политической литературой (таких было очень мало). А ещё образовалась группочка богомолов, эти ходили и на будничные богослужения: утром – на Литургии, а вечером – на вечерню с утреней. Во главе этой группы стояли сам ректор академии, тогда – епископ Сергий (впоследствии патриарх), и инспектор архимандрит Феофан (скончавшийся во Франции беженцем). Но здесь были буквально единицы. А общестуденческая жизнь шла мимо религиозных интересов. Совершенно не нужно думать, что духовные школы были питомниками отступников, безбожников, ренегатов. Таких были тоже единицы. И они опасались даже перед товарищами показывать свой атеизм, ибо все мы хорошо знали друг друга и не придавали никакой серьёзной цены этим атеистам.

Но гораздо опаснее был внутренний враг: религиозное равнодушие. Большинство из нас учились не для священства, а чтобы получить места преподавателей, иногда – чиновников, и лишь десять процентов шли в пастырство, то есть на пятьдесят-шестьдесят человек курса каких-то пять-шесть человек.

При таком равнодушии вообще, к пастырству в частности, должно быть понятным и равнодушие студентов к всероссийскому светильнику, отцу Иоанну. А тут ещё подошли революционные времена: студенты интересовались политикой, забастовками; а отец Иоанн попал на «доску» правых: не по времени уже был он.

И даже профессора, более ответственные люди, чем мы, молодёжь, ничуть не интересовались отцом Кронштадтским. Однажды мне, как регенту хора, пришлось завести разговор с учёнейшим профессором, протоиереем Орловым, о богословии. Я сослался на отца Иоанна. А он иронически сказал мне:

– Ну какой же это богослов?!

Пришлось прекратить разговор. Была некоторая часть столичного духовенства, которая, вместе с паствами своими, почитала отца Иоанна. Ещё более почитало его духовенство в провинции.

Но самым главным почитателем – как всегда – был наш так называемый простой народ. Не обращая никакого внимания на высших, он тысячами и за тысячи вёрст и шёл, и ехал, и плыл в Кронштадт. К тому времени уже вполне определилось разделение между народом и интеллигенцией, а отчасти – и духовенством, которое скорее можно было отнести к интеллигенции, чем к простонародью. Это разделение было и в наших школах… Мало того: даже архиереи не проявляли особого интереса к отцу Иоанну. Мне, впрочем, известно несколько имён, которые почитали его и старались быть с ним в общении… Но в глубине души и архиереи, и иереи чувствовали высоту батюшки. Очевидцы рассказывали мне, как огромная зала Дворянского Собрания, во главе с тремя митрополитами, ждала обещавшего приехать на духовный концерт отца Иоанна. И когда он вошёл туда, то тысячи людей встали, в потрясающем до слёз благоговении, как один человек. Архиереи облобызались с ним, предложили сесть рядом на приготовленное ему место… И концерт начался.

Среди глубоких почитателей отца Иоанна был и архиепископ Финляндский Сергий, впоследствии – Патриарх всея Руси. Я в то время (1908-1910 годы) был у него личным секретарём. И помню, что он завёл у себя и в Выборге, и на Ярославском подворье обычай – читать ежедневно вместо всяких поучений слова батюшки. И один из монахов, отец В-фий, читал нам его простые, но православные беседы. Это уже было начало прославления. А другой богослов, архимандрит Феофан, ставил его творения наряду со святыми отцами и советовал их изучать так же серьёзно, как и древних отцов.

А мы, студенты и профессора, не интересовались. Боже, как горько! Как стыдно теперь! И сейчас вот плачется от нашей нищеты и от окамененного нечувствия. Нет, далеко не всё было благополучно и в Церкви. Мы становились теми, о коих сказано в Апокалипсисе: «Так как ты ни холоден, ни горяч, то изблюю тебя из уст Моих…» Пришли скоро времена, и мы, многие, были изблёваны даже из Родины… Не ценили мы святынь её. Что посеяли, то и пожали.

Вот почему и я не на первый год поехал в Кронштадт, а уже на второй, вместе с двумя другими товарищами, младшими по курсу.

То был холодный ноябрь. Но снегу почти не было. Извозчики ездили ещё на пролётках.

Приехали в гостиницу «Дома трудолюбия», созданного отцом Иоанном. Там нас, как студентов академии, приняли со вниманием. Утром нужно было вставать рано, чтобы в четыре часа уже быть в храме. Нас провели в алтарь собора. Андреевский собор вмещал, вероятно, пять тысяч человек. И он уже был полон. В алтаре, кроме нас, было ещё несколько человек духовных и несколько светских лиц.

Утреню начал один из помощников отца Иоанна. А скоро через узкую правую боковую дверь алтаря вошёл и батюшка в меховой шубе – дар почитателей. Отдавши её на руки одному из сторожей (их было много в соборе, как увидим), он, ни на кого не глядя, ни с кем не здороваясь, быстро и решительно подошёл к престолу и также быстро пал на колени перед ним… Не помню: перекрестился ли он на этот раз? После я заметил, что он не раз падал ниц, не крестясь: очевидно, так требовала его пламенная душа. Иногда, вместо креста, всплёскивал руками, а иногда и крестился. Ясно, что для него форма не имела связывающего значения, – как и должно быть у людей, горящих духом: «не человек для субботы, а суббота для человека», – говорил Господь. Конечно, это право принадлежит не нам, рядовым и слабым людям, а окрепшим в благодати Божией; поэтому никому нельзя искусственно подражать таким великанам…

После этого батюшка обратился уже к присутствовавшим в алтаре и со всеми нами весьма ласково поздоровался, преподав мирянам благословение.

Потом быстро оторвался от нас и энергично пошёл к жертвеннику. Там уже лежала целая стопка телеграмм, полученных за день и за ночь со всех концов Руси. Батюшка не мог их сразу и прочитать здесь. Поэтому он с тою же горячностью упал перед жертвенником, возложил на все эти телеграммы свои святые руки, припал к ним головою и начал тайно молиться Всевидящему Господу о даровании милостей просителям… Что потом делалось с этими телеграммами, я лично не знаю: вероятно, секретарствующие лица посылали ответы по адресам, согласно общим указаниям, данным батюшкою. В особых случаях им самим составлялись тексты для телеграмм. Да ведь, собственно, и не в этих ответах было главное дело, а в той пламенной молитве, которая возносилась им перед жертвенником или в других местах, где захватывали его просьбы…

Между тем утреня продолжала идти своим порядком. После шестопсалмия, во время великой ектений, батюшка в одной епитрахили быстро вышел на правый клирос. На этот раз ему показалось, что недостаточно света. И он, подозвав одного из церковных служителей, вынул из кармана какую-то денежную бумажку и вслух сказал:

– Света мало! Света!

Очевидно, полутемнота храма не соответствовала его пламенному духу: Бог есть Бог светов! Бог славы и блаженства! – и потому отец Иоанн послал за свечами…

Подошло время чтения канонов. По Уставу, полагается читать два очередных канона дня недели; а сверх этого, третий канон – в честь святого, память которого о совершалась в тот день. Была среда. А праздновалась, как сейчас помню, память преподобного Алипия, 26 ноября. И как читал батюшка! Совсем не так, как читаем мы, обыкновенные священнослужители: то есть ровно, без выражений, певучим речитативом. И это мы делаем совершенно правильно, по церковному учению с древних времён: благоговение наше пред Господом и сознание собственного недостоинства не позволяют нам быть дерзновенными и в чтении; бесстрастность ровного, спокойного, благоговейного совершения богослужения – более пристойна для нашей скромности. Не случайно же подчинённые вообще разговаривают с начальствующими не развязно, не вольно, а «почтительно докладывают» ровным тоном. Особенно это заметно в военной среде, где воины отвечают начальникам, подобно церковному речитативу, на «одних нотах».

«… закон положен,- говорит Апостол Павел, – не для праведника…»

И отцу Иоанну- при его горящей энергии, гремящей вере; при тысячах людей, жаждущих его дерзновенной молитвы; при сознании им нужд, горя, скорбей, грехов этих простых чад Божиих; даже при огромности самого храма, требующего сильного голоса, – отцу Иоанну нельзя было молиться так, как мы молимся. И он молился чрезвычайно громко, а главное: дерзновенно. Он беседовал с Господом, Божией Матерью и святыми… Батюшка не мог ни войти, ни выйти через храм, как это делаем мы все – и священники, и архиереи. Нам это можно; а ему было нельзя. Народ тогда бросился бы к нему массою и в порыве мог затоптать его. Мне пришлось слышать о давно прошедшем подобном случае, как толпа сбила его с ног, разорвала в клочки «на благословение» его рясу и едва оставила его живым.

И потому нужно было избрать иной путь: его из дома привозили на извозчике (а не в карете, как пишут иные) до сада, хотя тут было всего каких-то пять минут ходу. И на извозчике увозили. В саду не было ни души: высокие ворота были заперты. Батюшка быстро садился на пролётку; извозчик сразу мчался по саду к воротам. А там уже стояли служители, они сразу открывали выезд, и лошадь мчалась прямо, хотя там стоял народ, ждавший батюшку «хоть ещё разок взглянуть». И лишь от страху попасть под копыта или под колёса, люди невольно раздвигались, и батюшка вылетал «на свободу».

Но и тут не обошлось без инцидента. На моих глазах – мы из алтаря вышли за ним по саду – какой-то крестьянин бросился прямо в середину пролётки, желая, видимо, получить личное благословение. Но быстрой ездой он был мгновенно сбит с ног и упал на землю. Я испугался за него и, закрыв лицо руками, закричал инстинктивно:

– Ай, задавили, задавили!

И вдруг на мой испуг слышу совершенно спокойный ответ:

– Не бойся, не бойся! Батюшкины колёса не давят, а исцеляют!

Я открыл глаза: это сказала худенькая старушечка, действительно спокойная.

Поднялся и смельчак невредимым, отряхнул с себя пыль и пошёл в свой путь, а люди – в свой: точно ничего и не случилось. Куда уехал батюшка, не знаю: говорили, что в Петербург.

Общая исповедь

В древности исповедь бывала открытой: грешник каялся пред всей Церковью. Но потом этот обычай был заменён теперешней тайной исповедью. Причина этого заключалась в том, что не у всякого хватало силы смирения бичевать себя публично пред всеми; а кроме того, подобная исповедь вводила в соблазн невинные души. Но вот бывают такие обстоятельства, что они вынуждают иногда пользоваться и общими исповедями. Главной причиной тут является громадное количество причастников, когда невозможно справиться не только одному, но даже и нескольким священникам. Остаётся одно из двух: или не допускать желающих до причащения, а это болезненно и неспасительно; или же сделать общую исповедь для всех. Что избрать? В древние времена христиане причащались вообще без исповеди, жили свято, за исключением особых случаев. И эта практика существует доселе в греческой, сербской, сирийской Церквах. Я лично наблюдал это в некоторых приходах Югославии; видел в Крыму, когда азиатские беженцы от турок молились в приделе Симферопольского собора, и в своё время их священник мерно обходил стройные ряды и причащал всех подряд, без исповеди. Слышал от очевидцев, как греческий смиренный священник после литургии шёл ещё со Святой Чашей по селу и причащал тех, кто по хозяйственным препятствиям не был в церкви: и эти – большей частью женщины – выбегали из своих хижин на улицу в чём были, кланялись в землю и с детскою верою причащались Святых Божественных Тайн. Картина такой первобытной чистой веры была умилительна. Эти и другие примеры показывают, что Церковь допускает возможность причащения и без исповеди и даже считает это нормальным порядком для добрых христиан; поэтому на всякой Литургии она приглашает всех «верных»:

– «Со страхом Божиим и верою приступите» к причащению…

Прежде и приступали. Святой Василий Великий говорит, что в его время люди причащались по три и по четыре раза в неделю. А Златоуст отвечает:

– Не спрашивай: сколько раз; а скажи: как ты приступаешь?

Конечно, и теперешний способ говения и причащения один раз в году тоже имеет свой смысл, чтобы верующие с большим страхом, благоговением, приготовлением, очищением, покаянием, ответственностью приступали ко святому причащению, именно со страхом Божиим. Но этот обычай совсем не есть закон, обязательный на все случаи. Во время трудного периода последних тридцати лет Церковь наша разрешала желающим и еженедельное причащение, при условии, если это благословляет местный духовник для желающих. И нормально – перед каждым причащением нужно исповедоваться каждому. А если таких желающих оказывалось бы много, тогда дозволялось духовнику делать и общую исповедь. Но при этом внушалось, что имеющий какие-либо особые нужды духовные должен подойти после к духовнику и раскрыть ему душу, чтобы получить и особое разрешение.

Так иногда делалось в разных приходах. Но я хочу рассказать, как при мне происходила общая исповедь у отца Иоанна. Мы с юношеской простотою обратились к нему в алтаре:

– Батюшка! Нам бы хотелось видеть вашу общую исповедь.

Он с простотой и любовью ответил:

– Я только вчера совершил её. Но ради вас я и ныне покажу вам, как она делается мною.

Перед причащением отец Иоанн вышел через Царские врата на амвон и сказал приблизительно следующую проповедь. Привожу её в извлечении.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь! – с силой начал он. – Царь и псалмопевец Давид сказал: Бог с Небесе приниче на сыны человеческия, видети, аще есть разумеваяй или взыскаяй Бога? Вси уклонишася, вкупе непотребни быша, несть творяй благое, несть до единого (Пс. 52, 3-4). По-русски: «Господь посмотрел с Неба…» – и т. д. Батюшка перевёл псалом на русский язык. Затем обратился ко всем с указанием, что и в наше время – все уклонились в грехи… И он начал перечислять их. В храме стали раздаваться всхлипывания, рыдания, потом восклицания:

– Батюшка! Помолись за нас!

Тогда батюшка на весь храм воскликнул:

– Кайтесь!

В храме поднялся всеобщий вопль покаяния: каждый вслух кричал о своих грехах; никто не думал о своём соседе; все смотрели только на батюшку и в свою душу… И плакали, и кричали, и рыдали… Так продолжалось не одну минуту… Затем отец Иоанн дал рукою знак, чтобы верующие стихли. Довольно скоро шум утих. И батюшка продолжал свою проповедь:

«Видите: как мы все грешны. Но Отец наш Небесный не хочет погибели чад Своих. И ради нашего спасения Он не пожалел Сына Своего Единородного, послал Его в мир для нашего искупления, чтобы ради Него простить все наши грехи. И не только – простить нас, но даже позвать нас на Свой Божественный пир! Для этого Он даровал нам великое Чудо, даровал нам в пищу и питие Святое Тело и Святую Кровь Самого Сына Своего, Господа нашего Иисуса Христа. Этот чудесный пир совершается на каждой Литургии, по слову Самого Господа: «Приимите, ядите. Сие есть Тело Моё!» и: «Пиите от нея (Чаши) вси, сия есть Кровь Моя».

Как в притче, отец с любовью принимает своего прегрешившего, но покаявшегося блудного сына и устраивает ему богатый пир, радуясь его спасению, – так и ныне Отец Небесный ежедневно и каждому кающемуся учреждает Божественную Трапезу – святое причащение.

Приходите же с полною верою и надеждой на милосердие нашего Отца, ради ходатайства Сына Его! Приходите и приступайте со страхом и верою к святому причащению.

А теперь все наклоните свои главы; и я, как священнослужитель, властью Божией, данной нам, прочитаю над вами отпущение грехов».

Все в благоговейной тишине склонили головы; и отец Иоанн поднял на воздух над всеми свою епитрахиль и прочитал обычную разрешительную молитву, совершая над всею церковью знамение креста при словах «прощаю и разрешаю»… «во имя Отца и Сына и Святаго Духа»… Затем началось причащение.

Чтобы закончить об «общей исповеди», я вспомню о нескольких подробностях и случаях в связи с ней. Когда я уже был иеромонахом, приходит ко мне один знакомый старый богомолец и почитатель отца Иоанна и сообщает мне следующее:

– Стоял я у батюшки в соборе; и он велел нам каяться. Я вслух рассказывал ему свои грехи. И вдруг мой сосед ударил меня, в какой-то злобе, по щеке. Я вспомнил Евангелие Христово, чтобы подставить ударившему и другую мою щёку. А он ударил меня и по другой.

– Зачем вы рассказываете мне об этом?

Он замешался в ответе. Я подумал:

«Вероятно, ему хотелось похвалиться своим мнимым смирением». – И тогда становилось несколько понятным, почему Бог попустил ему потерпеть дважды посрамление. Оказалось всё же, что он пришёл ко мне с вопросом:

– Хорошо ли я сделал, что подставил ему и вторую щёку?

– Не думаю, – ответил я. – Смиреннее было бы подумать вам о том, что вы не доросли ещё до такой высоты. А ещё лучше, если бы вы чем-то не задели вашего соседа и не довели его до раздражения и до первой пощёчины.

– Как так?- не ожидал он этого поворота.

– Мы, несовершенные, можем расстроить наших ближних даже своим благочестием. Бесы хорошо умеют различать истинную святость от неистинной. Первой они боятся, а над второй издеваются. Помните, в книге Деяний рассказывается, как бес поступил с семью сынами иудейского первосвященника Скевы, которые заклинали бесноватых именем Господа Иисуса: злой дух сказал: Иисуса знаю, и Павел мне известен, а вы кто? И бросился на них человек, в котором был злой дух, и, одолев их, взял над ними такую силу, что они, нагие и избитые, выбежали из того дома. А апостолу Павлу духи повиновались (Деян. 19, 13-16). Поэтому я думаю, – говорю ему, – нам, грешникам, лучше скрывать своё доброе, если оно и есть. Вот – моё мнение вам.

Потерпевший замолчал, но я не был уверен, согласился ли он со мною. Ему, по-видимому, хотелось лучше оставаться с хорошим мнением о себе и «пострадать» за правду, чем сознать себя недостойным ни того, ни другого.

Да, и в «добрых делах» каждому нужно ведать свою меру. Без меры и добро не есть добро, – учит святой Исаак Сирин.

Когда мы возвращались в тот же вечер из Кронштадта в Петроград, то ко мне на пароходе обратился с вопросом какой-то простец из богомольцев, бывший на той же Литургии у отца Иоанна:

– Что-то я слышал, батюшка звал нас всех на обед, а обеда-то не было?! А-а?

Я понял наивность души этого посетителя и спокойно разъяснил ему, что под «пиром» батюшка разумел святое причащение. И повторил поселянину мысль поучения. Он понял и успокоился:

– Вот оно что! А я-то думал, он обедать позвал.

Много лет спустя, уже за границей, мне привелось самому быть участником подобной исповеди. Но должен откровенно сознаться, что она на меня не произвела такого действия, силы и мира, какие почти всегда сопровождают отдельную, личную, тайную, обычную исповедь. А у отца Иоанна была особая сила Божия.

Чудеса отца ИоаннаКронштадтского

Задача этих записок заключается отчасти в том, чтобы писать о том, что я лично видел или по крайней мере сам слышал от достоверных свидетелей. Об этом и запишу.

О чудесах его знали по всей России. Одна мать привела своего сына, страдавшего глазами. Она попросила меня провести их к отцу Иоанну. Батюшка принял их со мною. Мать рассказала ему о десятилетнем сыне. Отец Иоанн взял его, поставил между своих колен и начал, молясь внутренне, гладить по закрытым его зеницам своими большими перстами. После, – говорила мать, – сын никогда не жаловался на свои глаза.

Другой случай мне сообщил сын о своём родном отце. Я уже печатал о нём в кратком листке об отце Иоанне. Вспоминаю снова.

Отец был из богатой купеческой семьи Шустиных. Сын его был потом слушателем богословских курсов, организованных мною в Югославии (Бела Церква). Это был чистый и добросовестный человек, неспособный на обман. Теперь он священствует. И вот что он рассказывал мне.

Отец заболел горловой чахоткой. Никакие доктора не могли помочь. Смерть была у дверей. Как раз время было к Рождеству. В прежнее время готовились к «ёлке», теперь было не до неё: все ждали конца со дня на день. Больной уже не мог вслух говорить.

Послали за отцом Иоанном, как за последней надеждой. А он был восприемником одного из детей купца. Приехал батюшка и спрашивает, почему не послали за ним прежде? Около кровати больного был столик с бесполезными уже лекарствами. Он отодвинул его ногою, пузырьки попадали на пол.

– Ты веруешь в Господа Иисуса Христа всем сердцем?

– Верую, – прошептал больной.

– Веруешь, что Он волен и силён творить чудеса и теперь?

– Раскрой рот твой.

Больной раскрыл. Батюшка с молитвою трижды дунул ему в горло и сказал:

– Через три дня приезжай ко мне в Кронштадт: поговеешь и причастишься.

И уехал. Как везти такого больного зимою в Кронштадт? На верную смерть?

Но больной приказал исполнять повеление батюшки. Его свозили и привезли…

– И после того, – закончил сын, – отец прожил ещё двадцать пять лет.

Третий случай произошёл в Париже в 1933 году, второго апреля. В одно воскресенье назначено было совершить крещение взрослой еврейки. Она выразила желание, чтобы это было сделано после Литургии в пустом храме… Ушли все. Осталось лишь духовенство да восприемники. Кроме них, я вижу ещё двух женщин среднего возраста. «Вероятно, – думаю, – это знакомые крещаемой». На всякий случай подхожу к ним и спрашиваю, не знакомые ли они этой еврейки? «Какой?»- «А вот которую мы будем крестить сейчас». – «Мы даже и не знали об этом».- «Почему же вы остались?» – «У нас есть своё дело к вам». – «Ну, в таком случае подождите до конца крещения». Перекрестили. Назвали Евфросинией. Одели её. Увели. Я подошёл к двум женщинам. И вот что они сообщили. Одна из них была жена казачьего генерала О. А другая – жена полковника: фамилию этой теперь забыл. А она в эту ночь видела необычайный сон.

– Я прежде была верующей, когда училась в гимназии. А потом – высшие курсы, товарищество: я сделалась «неверующей» без особых оснований, так себе! Потом – замужество, революция, эвакуация: не до веры. И я просто перестала интересоваться всем этим. И не мучилась. Но вот ныне вижу сон. Является ко мне какой-то священник с золотым крестом на груди, а рядом с ним старичок, весь в белом. Священник грозно говорит: «Я – отец Иоанн Кронштадтский, а это – отец Серафим Саровский». Затем он строго сказал мне: – Ты совсем забыла Бога. Это – грешно! Воротись к вере опять. Иначе тебе будет плохо!» – и они исчезли. Я проснулась. Утром побежала вот к моей знакомой генеральше О. А она – верующая. И показала мне иконочку Серафима, а потом нашла и картинку отца Иоанна. Я их именно и видала во сне. Мы теперь просим вас прийти ко мне в квартиру и отслужить там молебен.

Я взял певца, Бр. Г., и тотчас же исполнил их просьбу.

Кроме этих случаев, я слышал десятки подобных рассказов об отце Иоанне, но забыл их, а записать в своё время – не записал.

Давно пришлось слышать рассказ, записанный самим отцом Иоанном в Дневнике. Как известно, он возвращался из Санкт-Петербурга в Кронштадт поздно; иногда чуть не к полуночи. После молитв ложился спать.

«Если ты хорошо помолишься, – советовал он в Дневнике, – то выгадаешь два-три часа хорошего сна».

Утром, не позже трёх часов, он уже вставал, чтобы прочитать утреннее правило к причащению. Книжка эта – как и вообще всё в небольшой квартирке его – была всегда в определённом месте. Но на этот раз она точно пропала куда.

«Долго я искал её напрасно. И вдруг я заметил, что за всё это время совсем забыл о Боге. И, остановившись, сказал в себе: «Господи! Прости меня, что я из-за твари позабыл о Тебе, Творце!» И тотчас книжка нашлась».

Больше я не буду выискивать в памяти моей чудес. Чудеса ведь совсем не главное свидетельство о высоте или святости человека.

Апостол Павел говорит коринфянам, что если я и чудеса творю, а любви не имею, – то я ничто. Так мне можно сказать: чудеса без святости – тоже ничто.

Самое главное чудо – это был сам отец Иоанн! Пройти такую жизнь, благодетельствовать своими молитвами, жить непрестанно в Боге – это высшее чудо!

И притом как прожить? Будучи в Париже, я однажды посетил русскую библиотеку в католическом монастыре. И там попался мне Дневник отца Иоанна. Начав читать его, я скоро наткнулся на запись его под Новый, 1898 год. Он пишет благодарения Богу за многое. А в конце написал слова, способные потрясти кого угодно: он благодарит Бога за непорочное житие своё!!! «За непорочное житие!»

Боже, Боже! Кто из нас мог бы дерзнуть даже не только сказать, но и подумать подобные слова?! Буквально никто. А он изрёк и записал навеки… Сколько же ему тогда было лет? Уже – семьдесят!… Вот это – чудо! Дожить до старости в «непорочности».

Чудо и его богослужение, особенно ежедневные Литургии. Дело даже не в том лишь, что он служил их ежедневно, а в том, что он возрос духовно до этой церковной высоты – до Литургии. Литургия есть вершина и средоточие всего христианства, Литургия есть полнота и завершение всех прочих богослужений. И если кто дошёл до этой вершины и жил ею (а не служил только), тот, значит, дошёл до вершины Церковной жизни! Вот это ещё более высокое чудо! Человек не только сохранился от грехов, но и дошёл до высоты небесной, ибо отец Иоанн считал и называл Литургию «Небом на Земле».

И если бы мы не знали ничего больше об отце Иоанне, как лишь об этой высоте его Литургического богослужения, и тогда мы могли бы сказать о нём: «Это был святой служитель Церкви Божией!»

Последние дни

Насколько было известно, батюшка хотя и болел не раз, но сравнительно мало и редко. В нужных случаях обращался к врачам. Апостол Павел своему ученику Тимофею и то давал в болезни совет: ради стомаха и частых твоих недугов пей мало вина с водою… Но не всегда отец Иоанн слушался предписаний врачей. Например, однажды доктора предписали ему в посту есть мясо: иначе грозят плохие последствия. Он отказывался. Доктора настаивали. Тогда батюшка заявил, что спросит телеграфом благословения матери. Эта духовная орлица ответила телеграммой: «Лучше умереть, а постов не нарушить!» Конечно, отец Иоанн беспрекословно послушался мать. Я думаю, что такой повелительный приказ могла дать одна из тысячи, а может быть, из миллионов матерей! И неудивительно, что от неё родился человек подобной силы духа. История великих святых свидетельствует нам, что у них были и великие матери: святые Василий, Григорий, Златоуст, Августин родились от славных матерей, преподобный Сергий Радонежский, святой Тихон Задонский, святой Серафим Саровский воспитаны были сильными и святыми по духу матерями. Филарет Московский, Феофан Затворник родились от благочестивых родителей. И вообще если мы просмотрим все Четьи-Минеи (я этим однажды занимался), то увидим, что или оба родителя святых были богоугодны, или кто-либо один из них, большей частью – мать, а иногда бабушка. И лишь в очень исключительных случаях святые дети имели дурных родителей; для Бога всё возможно!

Недаром сказано в Слове Божием, что за благочестие родителей Господь благословляет их потомков до двадцатого рода! А наказывает за грехи их – до третьего и четвёртого колена (Исх. 20).

Но меня всегда удивляло в отце Иоанне другое: поразительная сила в несении невероятных трудов по пастырству. Ведь только подумать: с трёх часов утра и до одиннадцати-двенадцати ночи он был занят. Занят с людьми. Мы сами, по своему опыту, знаем, как нелегко переносить людей вообще. Человек – существо тяжёлое! Ибо греховное, изломанное, испорченное. Если уж Сам Господь однажды воскликнул: «… доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?» – то тем более трудно нам. И мы любим хоть на некоторое время уединиться от людей, «отдохнуть» от них. Поэтому строят отдельные дома, отдельные комнаты, затворяют двери; работают в конторах, а спешат уехать домой, да и дома просят ещё «не беспокоить» их.

А отец Иоанн не имел ни уединения, ни отдыха чуть не круглые сутки! Да и с кем бывал? С больными, с несчастными, со страдающими… Это особенно трудно.

В Париже мне пришлось посещать иногда дома для сумасшедших, вмещавшие до пяти тысяч больных. В одном из них главный доктор, верующий католик, сказал мне в кабинете

– Прошу вас: молитесь обо мне! С этими несчастными, мне кажется, я и сам начинаю сходить с ума!

Подумать лишь, какого напряжения вообще, и в особенности – молитвы, требовали люди от отца Иоанна: ведь почти все ждали чуда! Легко сказать! И в Евангелии сказано, что после исцеления кровоточивой Христос почувствовал «силу, исшедшую» из Него». Вероятно, и в других чудотворцах происходит нечто подобное. Какая же нужна была громадная сила, чтобы переносить всё это каждый день, месяцы, годы, почти до восьмидесяти лет! Вот что поражает больше всего в отце Иоанне.

Но Божественная благодать поддерживала его в таком беспрерывном подвиге. Служение ежедневных Литургий, непрестанная сердечная молитва, призывание Божией силы во время молебнов – это укрепляло и, вероятно, обновляло его природную силу.

Кроме того, думаю, радовало его и то, что он постоянно пребывал в среде верующих, то есть среди лучших людей!

Зато какую же борьбу вёл против него «ангел сатанин»! В Дневнике он постоянно пишет об этом! И неудивительно, что батюшка по временам уезжал на отдых: то на родину, то к друзьям… Даже и апостолы после проповеди нуждались в этом, и Сам Христос отводил их в уединённое от народа место.

Да и самая молитва его требовала огромной траты сил. Нам, обычным людям, служить легко; но так молиться, как он молился, – нужна сила! Или говорить проповеди: мы ровненько объясняем слушателям, точно урок в классе, а у него всякое слово горело. Однажды в Сербии старый и разумный богомолец спросил меня (по-сербски):

– Отче владыко! Что это значит? Один скажет «Бог», и «нема ништа» (нет ничего); а другой скажет тоже «Бог», и «огонь запалисе» (огонь загорится)?

Вот и у отца Иоанна всё всегда было с «огнём». И именно от этого были сильны и его молитвы, и действенны проповеди. Последние по содержанию своему и с ораторской точки зрения не представляли ничего чрезвычайного. Будучи преподавателем в Санкт-Петербургской академии, я однажды задал для доклада курсу тему: определить по проповеди проповедника. А автора я скрывал, конечно. На этот раз три докладчика дали, по проповеди, такой отзыв:

Другой сказал:

– Обыкновенный проповедник. Обыкновенная проповедь.

И лишь третий сказал:

– А ведь это – великий отец Иоанн Кронштадтский! – к общему удивлению всей аудитории, сказал я.

Тогда поднялся вопрос, почему же проповеди его так просты и обычны? Ответ был понятен: сила его слов была не в оригинальности мыслей и не в ораторском их изложении, а в силе его духа: у него слова дышали пламенем… Именно как сказал серб: один скажет «Бог»- и «нема ништа»; а другой скажет то же самое слово «Бог» – и «огонь запалисе».

Апостол Павел тоже писал, наша сила не в убеждающих словах, а в явлении духа и силы!

И отец Иоанн тратил колоссальные силы в своём служении Богу и людям. Но при всём том дожил почти до восьмидесяти лет. По словам царя Давида, – «аще в силах», то есть при особой силе, – восемьдесят лет может прожить человек. Всему приходит конец.

Незадолго перед смертью и он заболел. Перед этим мне удалось ещё дважды быть с ним. Один раз, будучи уже иеромонахом, я был приглашён сослужить ему на Литургии. Он предстоятельствовал. Я стоял пред престолом с левой стороны. И как только он возгласил с обычною ему силою: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа», меня, точно молния, пронзило ясное сознание, выразившееся в уме в таких словах: «Боже! Какой он духовный гигант!» И созерцая это с очевидностью, я, в размышлении, закрыл уста свои служебником. «Какой гигант». Вдруг он протягивает ко мне левую руку, отодвигает книгу от уст, говорит властно:

– Не думай! Молись!

Вероятно, он прозрел мои тайные мысли о нём.

Последнее моё посещение было приблизительно за полгода до кончины его. Мы с сотоварищем по академии, иеромонахом Ш-м, посетили отца Иоанна по причине болезни моего друга. Батюшка вышел к нам уже слабеньким. Пригласивши сесть, он устало спросил нас:

– И чего вам от меня, старика, нужно?

– Батюшка, – вольно ответил я, прости меня за это, Господи! – если бы вы были простой старик, то к вам Россия не ходила бы.

– Ну, ну, – махнул он рукою, не желая спорить.

– Скажите нам что-нибудь во спасение души.

Тогда он взял в руки крест, висевший на груди моего товарища, и, смотря на него, стал молиться. Потом начал многократно и долго целовать его; прижимал его к своему лбу, опять целовал. Затем то же самое он делал с моим крестом… Всё это творилось молча, несколько минут. Потом он сказал:

– Монахи, монахи! Не оглядывайтесь назад! Помните жену Логову!

– Батюшка! Скажите, откуда у вас такая горячая вера?

– Вера? – переспросил он и на минуту задумался. Потом с твёрдой ясностью ответил: – Я жил в Церкви!

– А что это такое – жили в Церкви? – спросил я.

– Ну, – с некоторым удивлением от моего вопроса продолжал он, – что значит жить в Церкви? Я всегда пребывал в церковной жизни… Служил Литургию… Любил читать в храме богослужебные книги, минеи. Не Четьи-Минеи (Жития святых), хотя и те прекрасны! – а богослужебные минеи, стихиры, каноны… Вот! Я жил в Церкви!

К сожалению, я не записал тогда подробнее всю беседу, но эти слова о значении Церкви врезались в память мою на всю жизнь.

Поблагодарив батюшку, мы ушли… Вскорости мой друг скончался в молодых годах. Я… ещё живу, по милости Божией. И часто вспоминаю о его словах…

Болезнь отца Иоанна не проходила. Ждали конца. И 20 декабря (ст. ст.) 1908 года батюшка скончался. Весть эта мгновенно облетела всю Россию. Похоронили его в созданном им женском монастыре в Санкт-Петербурге, «на Карповке».

Мне не удалось попасть в храм на отпевание, и я шёл далеко за гробом в необъятной толпе народа. Всякое движение здесь было прекращено. Зато дышали сердца тысяч и тысяч людей: в одном месте пели «Со святыми упокой», другая группа начинала «Вечную память», третьи – «Святый Боже» – похоронное… Большой стон стоял над этими духовными детьми батюшки. Иногда приходилось слышать выкрики:

– Уж больше не видать нам такого отца!

– Дорогой батюшка! Помолись за нас!

В подвальном этаже монастырского храма – светлом, облицованном белым мрамором – была приготовлена белая же мраморная гробница на полу. И здесь положили честные мощи святого батюшки. Теперь, вместо Кронштадта, началось паломничество «на Карповку». Ежедневные службы… Постоянные панихиды. Снова чудеса. Всеобщее почитание. Святой Синод постановил считать день смерти отца Иоанна – неучебным в духовных школах. Царь обратился к России с особым манифестом – о значении его и почитании. А народ унёс о нём память в сердцах своих и записал в «поминаниях»…

Так началось уже прославление батюшки в Церкви. И недолго ждать, когда завершится это и канонизацией его во святые.

Три года тому назад (1948 году) я был в Ленинграде и узнал, что монастырь «на Карповке» закрыт, но там всё, включая и гробницу, остаётся нетронутым.

Преподобие отче Иоанне! Моли Бога о нас, грешных!… Вот я и записал, что помнил о нём. Как ни описывай, всё же это не может дать о нём такого впечатления, как живые подлинные слова самого батюшки…

Жизнь и служение до 1917 года

1917-1920 годы. Белое движение

Участвовал в возрождении существовавшего в Крыму с 1910-х годов Религиозно-философского общества, деятельность которого со временем прекратилась. Епископ Вениамин провёл в качестве председателя 4/17 марта 1919 первое заседание Таврического православного религиозно-философского кружка (возобновленного общества), в дальнейшем неоднократно выступал на заседаниях кружка с докладами.

После восстановления советской власти в Крыму владыка был арестован в июне 1919 и содержался в камере Севастопольской ЧК . Формальным предлогом к аресту послужила обнаруженная у епископа Вениамина фотография умершего от сыпного тифа офицера, личного друга владыки. После 8 дней ареста и допроса епископ Вениамин был освобождён из заключения. После оставления Крыма Красной армией двое сотрудников Севастопольской ЧК, в том числе сотрудник, проводивший допрос владыки, были арестованы и приговорены к смертной казни. Получив от них письмо с просьбой о заступничестве, епископ Вениамин сумел добиться у коменданта Севастополя генерала Владимира Субботина отмены смертной казни. В дальнейшем владыка неоднократно обращался к генералу Петру Врангелю с просьбами о помиловании, пока не был издан специальный указ, запрещающий подобные обращения.

22 марта (ст. ст.) 1920, получив предложение стать Главнокомандующим Вооружёнными силами Юга России (ВСЮР), генерал Пётр Врангель прибыл в архиерейский дом к епископу Вениамину и присутствовавшему там архиепископу Полтавскому Феофану (Быстрову). Генерал обратился с просьбой высказать мнение, следует ли ему принимать командование. Оба архиерея дали положительный ответ, после чего Врангель принял предложение и был избран Главнокомандующим.

В конце марта - начале апреля 1920 владыка принял предложение П. Н. Врангеля возглавить военное духовенство ВСЮР (с 11.05.1920 - Русской Армии) и был назначен Епископом армии и флота. Таким образом, епископ Вениамин стал первым более, чем за 200 лет, и единственным за время Гражданской войны архиереем, официально возглавившим русское воинское духовенство.

Для Церкви и белые, и красные, если только они верующие, одинаково приемлемые, а следовательно, я, работая с белыми, не ухожу от народа.

Проповедь епископа Вениамина с крыльца Александро-Невского храма, г. Севастополь, 1920 г.

По инициативе епископа Вениамина был подготовлен и предварительно одобрен Врангелем проект указа о запрещении матерной брани в войсках. Однако, главнокомандующий так и не утвердил его по причине недовольства подобной мерой высшего офицерского состава Русской Армии.

Владыка Вениамин неоднократно выезжал на фронт, в том числе - на передовую, бывал под обстрелом противника.

Под руководством епископа Вениамина издавалась газета «Святая Русь» (редактор - профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии священник Нил Мальков).

Проводил работу по оказанию помощи беженцам -священнослужителям и членам их семей.

Участвовал в обсуждении готовившегося по указанию П. Н. Врангеля земельного закона, поддерживая позицию главнокомандующего по аграрному вопросу.

Постановлением ВВЦУ, в которое входил епископ Вениамин, от 17.07.1920 ст.ст. на всей территории, контролируемой войсками генерала Врангеля, были назначены дни покаяния - 12, 13 и 14 сентября ст. ст. 1920. В эти дни верующим предписывалось говение и исповедь , в храмах совершались Литургии с Литией по убиенным и в смуте погибшим, панихиды , молебны Божией Матери, молебны с покаянным каноном Спасителю, чин воздвижения Св. Креста. В церквах зачитывалось подготовленное протоиереем Сергием Булгаковым и одобренное ВВЦУ Послание к православному русскому народу с призывом к покаянию и осознанию духовной составляющей происходящих событий и явлений народной жизни: гонений на Православную Церковь, отступничества и безразличия к судьбе православных святынь, убийства Николая II и его семьи , братоубийственной войны, жажды лёгкого обогащения. Подписали Послание к православному русскому народу архиепископ Димитрий (Абашидзе), архиепископ Феофан (Быстров) и епископ Вениамин (Федченков). Протоиереем Сергием Булгаковым также было подготовлено одобренное ВВЦУ Воззвание к православным русским воинам, в Красной армии находящимся , распространявшееся различными путями, в том числе с аэропланов. В день покаяния 14 сентября по просьбе ВВЦУ и П. Н. Врангеля в Севастополь с Балкан была доставлена чудотворная Курская-Коренная икона Божией Матери. В дальнейшем икона побывала в других городах Крыма. Владыка Вениамин в собственном вагоне возил её на фронт.

В ноябре 1920 епископ Вениамин на броненосце «Алексеев» вместе с остатками Русской Армии и гражданскими беженцами эвакуировался из Крыма.

Эмиграция

За годы вынужденной эмиграции владыка Вениамин посетил Турцию , Грецию , Болгарию , Югославию , Австрию , Венгрию , Чехословакию , Германию , Францию , Великобританию , Швейцарию , США и Канаду .

После этих событий епископ Вениамин, оставаясь Епископом армии и флота, удалился в 1922-м году в монастырь Петковица (назван в честь мц. Параскевы-Пятницы) близ города Шабац в Сербии . За время проживания в монастыре, владыка собрал более 20 человек братии, наладил монастырскую жизнь и лично живописал серафимов на стене главного храма обители .

Миссионерская деятельность в Карпатской Руси

В 1923 года архиепископ Пражский и всея Чехословакии Савватий (Врабец) пригласил владыку Вениамина для помощи в миссионерской деятельности и окормлении православных приходов Карпатской Руси . Владыка Вениамин ушёл с поста Епископа армии и флота и осенью 1923 стал викарием архиепископа Савватия в Карпатской Руси.

Епископ Вениамин участвовал в Первой русской студенческой христианской конференции в Пшерове 1-8.10.1923, положившей начало православному Русскому Студенческому Христианскому Движению (РСХД),

Миссионерская деятельность владыки в Закарпатье продолжалась около восьми месяцев, за это время число приходов Константинопольской Патриархии увеличилось с 21 до 42.

В поездках по Карпатской Руси неоднократно, ввиду отсутствия православных храмов, устраивал богослужения на открытом воздухе, в том числе - зимой на снегу.

Проживал у местных жителей в г. Мукачеве . После того, как у владыки закончились средства, пищу ему и хозяевам дома носила жена православного священника, служившего в одном из сёл Мукачевского округа .

Несмотря на давление руководства корпуса, владыка отказался совершать церковное поминовение А. М. Каледина , как самоубийцы, в годовщину его смерти 11.02.1925, чем спас от суицида одного из преподавателей корпуса.

Свято-Сергиевский институт в Париже

Был приглашён на Зарубежный съезд части русской эмиграции (4-11.04.1926, Париж), но отказался от участия, считая его проведение бесполезным и надуманным.

Верность Московской Патриархии

Экзарх Русской Церкви в США

В июле 1948 участвовал в торжествах по случаю 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви .

С 6 ноября по 15 декабря 1948 вновь отслужил сорок литургий, записав свои мысли в дневник, ставший известным под названием «Сорокоуст на Родине».

В Латвии имел конфликты с местным уполномоченным Совета по делам РПЦ. Пришёл к выводу об отсутствии свободы для Церкви в СССР, о чём заявил заместителю председателя Совета С. К. Белышеву . По требованию властей был смещён с Рижской кафедры.

28 ноября 1955 назначен митрополитом Саратовским и Балашёвским (с 26.12.1957 - митрополит Саратовский и Вольский).

В Совет на митрополита поступали многочисленные доносы; в конце 1956 года расматриваля вопрос о возбуждении против него уголовного дела.

Последние годы жизни

Проживая в монастыре, совершал, когда позволяло состояние здоровья, богослужения и проповедовал в монастырских храмах, писал на различные духовные темы и редактировал написанное ранее.

Незадолго до кончины лишился дара речи. Есть данные , что митрополит Вениамин принял схиму .

Наследие

• Святой Сорокоуст. 1927.
• Всемирный светильник. Преподобный Серафим Саровский. 1932
• Божьи люди. Мои духовные встречи.
• Прозорливый.
• Отец Исидор.
• Зосимова пустынь.
• Отец схиигумен Герман.
• Оптина.
• Старец Нектарий.
• Рассказы об отце Нектарии.
• Отец Иоанн.
• Подвиг преподобничества.
• Епископ Иннокентий Херсонский.
• Отец Дионисий.
• Крымские подвижники.
• Приходские священники.
• Записки архиерея.
• На рубеже двух эпох (издавалась также под названием «Россия между верой и безверием»). 1943.
• Сорокоуст на Родине. 1948.
• Беседы в вагоне. На пути из Москвы в Америку. 1954
• О вере, неверии и сомнении. 1924-1955.
• Письма о монашестве. 1956
• Новые воспоминания о монашестве.
• Последний период жизни.
• Отец Иоанн Кронштадтский.

В искусстве

• Показан в первой серии фильма «Бег » прибывшим на фронт в ноябре в одном вагоне с главкомом Русской армии П. Н. Врангелем.